Ты тоже видишь смерть - Морита А
— Угощайся! — Мама Акари принесла на подносе нарезанную хурму и чай.
Я наколол один ломтик на зубочистку и попробовал. Сладкая, мягкая — как в старые добрые времена.
— Арата-кун, ты, наверное, уже в старших классах? Наверное, если бы Акари была жива, вместе ходили бы в школу, — тихо пробормотала женщина, бросая взгляд в соседнюю комнату, убранную в традиционном стиле. Там стоял буцудан24 с фотографией дочери.
— Она училась лучше меня, так что, думаю, поступила бы в заведение поприличнее.
— Нет, она бы наверняка захотела учиться с тобой вместе. Мне так кажется.
Женщина забрала опустевшую тарелку на кухню. Я пригубил горячий чай и прошел к буцудану.
Сел перед ним в формальную позу и вгляделся в фотографию. Ее сделали перед торжественной линейкой на церемонии поступления в среднюю школу. Смущенная Акари стояла на фоне школьных ворот, такая чистая и светлая. Снимал ее отец, а я стоял рядышком, когда делали этот кадр. Тогда я даже думать не мог, что он отправится на семейный алтарь…
Я зажег палочку благовоний, позвонил в поющую чашу и сложил руки в молитве. Когда закрыл глаза, перед мысленным взором воскресла улыбка Акари.
Интересно, встречу ли я ее после смерти? Если да, то как мне смотреть ей в глаза? Простит ли она меня?
Мысли одна за другой проносились в голове, окутанной ароматным дымом.
— Извините… вы не покажете мне комнату Акари? — попросил я, когда закончил молиться и вышел на кухню к хозяйке дома, которая мыла тарелки.
— Ну конечно, — слабо улыбнулась она.
Я и так знал, где раньше жила моя подруга: в дальней комнате на втором этаже. Сколько раз ходил в гости. За закрытой дверью нас встретила столь знакомая мне розовая обстановка.
— Тут все как прежде.
— Да, так ничего и не смогли выкинуть.
Нежно-розовые обои, занавески, белье на кровати и даже коврик. Раньше я смущался, но теперь мне показалось, что тут очень уютно. Я огляделся по сторонам, вспоминая проведенные вместе с подругой дни.
Мы вместе гоняли в приставку и решали домашку, иногда ссорились. Даже в прятки умудрялись играть, хотя смешно, потому что мы друг друга сразу находили. Я от всей души порадовался, что перед смертью еще разок сюда заглянул.
— Арата-кун, спасибо. Приходи еще, — сказала на прощание мама подруги, когда дала мне с собой пакет, в который положила целых три хурмы.
Я поблагодарил ее, низко поклонился и собрался уходить.
— Ой, точно!
Я обернулся:
— Что такое?
— Я у тебя давно хотела спросить. Ты знаешь, Акари ведь не сразу погибла. Когда ее привезли в больницу, она еще была жива. И все причитала: «Прости, прости, Ара-тян». Вы с ней поссорились?
Меня как будто током ударило.
Как странно. Зачем Акари, у которой было полное право меня проклинать, просила прощения? Зачем звала меня на пороге гибели?
Неужели она на грани жизни и смерти вспомнила те мои слова? «Вдруг ты завтра умрешь?» Я ведь предупредил ее за день до роковой поездки. Впервые предупредил кого-то о скорой смерти. Получается, Акари вспомнила и поэтому просила прощения? Если да, то очень, очень зря! Она должна была вовсе не просить прощения, а, наоборот, во всем меня винить!
Это я виноват, что она умерла, потому что ничего толком не объяснил. Ну разумеется, она не прислушалась к такому невнятному предупреждению! И это я посоветовал ей согласиться вступить в школьный комитет. Если бы не это, она бы не погибла.
Если бы только она со мной не встретилась, она бы сейчас проживала счастливые школьные денечки. Но я одной фразой перечеркнул все ее будущее.
Я даже не знал, как вымаливать у нее прощение, и меня захлестнуло беспросветное отчаяние. Я рухнул на колени и зарыдал.
— Арата-кун! Прости, что вспомнила такие глупости! Ты в порядке?
Но я не обращал внимания на обеспокоенную женщину. От мыслей об Акари у меня так сдавило грудь, что я еле дышал.
Как только умру, первым делом брошусь в ноги Акари, которая сейчас наверняка на небесах. Не знаю, простит ли она меня, но я по крайней мере объясню, что это я во всем виноват.
Слезы все не унимались, но я наконец поднялся на ноги, еще раз кивнул на прощание и ушел.
Уже сгустились сумерки.
Мы и впрямь жили с Акари по соседству, но я, размазывая слезы, не торопился домой. Вернулся, только когда уже совсем стемнело.
Маття (матча) латте — напиток на основе японского порошкового зеленого чая маття, терпкий вкус которого смягчают молоком.
Омурайсу — жареный с овощами и смешанный с кетчупом рис, покрытый сверху омлетом. Очень популярное блюдо, которое у многих японцев ассоциируется с домашним очагом и семейными трапезами.
Буцудан — домашний буддистский алтарь. Именно там воскуривают благовония по покойным, а первое время после смерти родственника ставят его портрет. То, что фотографию не убирают уже три года, свидетельствует о глубоком трауре семьи.
ИСТОРИИ, КОТОРЫЕ ИСЦЕЛЯЮТ ДУШУ
«Я дописал, так что дуй в школу!» — пришло мне рано утром тридцатого ноября сообщение от Кадзуи. Я знал, что завтра его не станет, и не решался ответить. «Принято», — это слишком коротко, но длиннее писать как-то тоже странно.
«Завтра с тобой может произойти несчастье, так что осторожней, ладно?» — напечатал я, внезапно припомнив совет Куросэ, но вовремя опомнился и стер. Кадзуя ни за что не поверит, только решит, будто у меня что-то случилось, а этого мне не надо.
«Хорошо. Спасибо», — в итоге ответил я и ушел в ванную.
В отражении я увидел над собой шестерку и вздохнул так глубоко, как, наверное, еще ни разу в этом году. Сжал виски. Голова раскалывалась — то ли от недосыпа, то ли как предвестник скорой гибели. Я себя в последнее время неважно чувствовал, настолько, что сомневался, не умру ли на самом деле от нездоровья.
Я переоделся у себя, заглотил анальгетик и ушел из дома.
Небо заволокло тучами, которые как нельзя лучше отражали мое душевное состояние. Они вот-вот грозились пролиться дождем, и я сомневался, не сесть ли на автобус, но в конце концов решил доехать до станции на велике.
По дороге высматривал того мальчика с портфелями, но он мне не попался. Видимо, опять не пошел в школу и качался на качелях в парке. Хотя, казалось бы, дождь…
Однако вскоре я о нем забыл и встретился вместо этого на парковке с Кадзуей.
— Прогульщик ты, Арата! Смотри, на второй год останешься! — расхохотался мой друг, у которого над головой горела единица. Я все знал и понимал, и все же при виде цифры сердце у меня разрывалось. — Вот, принес!
Он вытащил из сумки и протянул мне конверт. Видимо, распечатал рассказ. Текст получился, как я и просил, короткий. Интересно, какой финал выбрал для истории Кадзуя? Надо будет сразу после занятий прочесть и прямо на месте поделиться впечатлениями.
— Это рассказ? Спасибо. А во втором конверте что такое толстое?
Из сумки, когда он ее раскрывал, действительно проглядывал еще один конверт, притом намного пухлее, чем мой.
— А, это? Да так, ерунда. — Кадзуя запихал его поглубже в сумку. Наверное, рукопись для конкурса. Кажется, друг не хотел, чтобы я расспрашивал о нем, и мы ушли на платформу.
— О, вон она!
Девушка Дождя и впрямь одиноко сидела на лавочке. Дождь еще не начался, но она, видимо, решила подстраховаться. Ей оставалось тринадцать дней.
Я ненавязчиво отсел подальше. Если завтра прояснится, то, получается, сегодня Кадзуя видится с ней в последний раз.
На нашей станции они попрощались,
