Былички и бывальщины. Старозаветные рассказы, записанные в Прикамье - Константин Эдуардович Шумов
140. Две солдатки жили. У них мужики на фронте пропали. Однажды солдатки вместе ночевали, и одна все шепталась с кем-то. На следующий день другая ее спрашиват, с кем она шепталась. Та ответила, что у нее муж был и сказал, чтобы солдатки ждали их в двенадцать часов. Оне напекли пироги, сидят, ждут. Наконец они пришли. В шинелях, ладные. Сели чай пить. Одна все думает, что это не мужики, наверное. Тут у нее сахар просыпался. Она наклонилась и видит, что у мужиков вместо ног копыта. Она сразу на печку побежала. Оне-то на печку не полезут, боятся. Котора на печке была, жива осталась, а другую-то замучили. Когда они, эти мужики, из дому выходили, все косяки и двери вылетели. (5)
141. У нас в деревне раньше кудельничали. Топили баню и кудельничали. Девки баню истопили, пошли кудельничать. Меня еще не было тогда. Мать-то моя еще девушкой была. Мать моя рассказывала. Говорит, пришли в баню три девушки, мама наша четвертая была. Всех, как уж там они, матери, посылали, не знаю, а у меня бабушка мою мать послала: «Ну, говорит, иди, пряди с богом!» Сидят, мама наша прядет, остальные чешут лен. Тамака маленькая мызюкалочка горит. И вдруг приходят три мужика. Это как ихние кавалеры. А у нас у мамы не было кавалера, она никого не ждала. К ней никто и не пришел. Пришли три мужика, мама смотрит: у них зубы-то железные, а ноги-то конёвьи. И прясницу кладет на пол. «Пойду, говорит, я на улицу, оправлюсь». А один говорит: «Не выпускай ее». А другой говорит: «Пусть идет. Она послана с богом». Пришла, сказала. Потом пришли, дак кого, одну косу нашли под полком только. Всех куды-то подевали. Это окаянные были. Девки гуляли, кавалеров ждали, а кавалеры-то к ним окаянные пришли. (3)
142. А вот рассказывают, в войну было. Правда — нет, не знаю. Слышала. Все мужики на фронте. Бабы собрались и говорят: «Хоть бы наши мужики пришли». Они и пришли. Сели за стол. У одной бабы ребенок ложкой играл и уронил ее под стол. Баба стала поднимать, залезла под стол и увидела кенёвьи ноги. Испугалась, на печку залезла и просидела там. А тех баб задавили, за столом которые сидели. (49)
143. А тут одни ребята ходили вечеровать. Песни поют, а девки не пришли. Потом девки пришли, а ноги не кажут. Один говорит: «Чё-то девки наши ноги сёдни не кажут». Поглядел: ноги-то коровьи. Видят, что дело неладно, дак оне и испугались. «Пойдем мы до ветру сходим». А девки-то не отпускают — сидите! «Мы вам гармонь оставим». Оставили да ушли. Утром в баню пришли, а вся ихняя гармонь — разорвали ее вдребезги. (93)
144. Гармонист у нас, говорят, был в Вильгорте хороший, играл все по памяти. Гармонь у его. А раньше клубов-от не было, молодежь в банях вечеровали. Так он первой всегда там был. А потом чё-то не стало такого обычая или его звать перестали, не помню уж. Не звали его. Он обиделся да и говорит: «Хоть бы чертям поиграл!» А к вечеру парни пришли, зовут на вечерку. Он для виду-то пофорсил, неохота-де, время нет. Приходит. Играл им с полуночи, долго. Глядит, а они скачут, скачут, там у их блюдечко стоит с водой, вот водой-то этой глаза протирают, дальше скачут. Он тожо взял да протер глаза-то. И сразу — батюшки! — парни, девки-то все хвостатые и с рогами, ноги конёвьи. Он грит: «Схожу До ветру, мочи нет!» Оне пустили, вот он побёг! Крестом оборонился. А утром в баню-то зашел, ну а от гармони планки одне остались. (49)
145. Чё-ко ведь есть. Чё-ко смушшат человека. Вот рассказывали. Говорят, парень был в деревне, баскушший. Всё при всем, да, видно, не присушивались девки-то, всё один да один. Так уж все строки прошли, жениться надо, а нету. Вот он одинов вышел на крыльцо да в сердцах и сказал: «Хоть бы сатана за меня пошла!» И слышит: колокольцы забренели. Поезд свадебный показался. Тройки запряжены, с достатком, значит, свадьба. Невеста сидит баскушша, а жениха нет. Глянулась ему невеста, поехал с имя. В церкву приехали. Круг налою ходить стали, а он возьми да перекрестись. Только крест на себя наложил — глядь! — в амбаре сидит. А над им петля. Это значит, если б венец на его наложили, то бы петля и была. Сатана всё знат, человека искушат. (127)
146. Ну старик-то Яков знал много, он человек старинный. У него брат-то тоже задавился на пасхальной, в Великопост. И было уж лет семьдесят-восемьдесят брату-то, не больше дак. Задавился. Ничё, ни с чего, задавился. Вот сатана этим командует, обязательно в Великой пост кто-нибудь где-нибудь задавится. Это уже так положено по божьему делу. Исуса-то Христа Иуда продал за тридцать серебреников, сам ушел, задавился. Обязательно задавится человек, дьявол возьмет все равно свое. Он где-ко задавился, Иуда, — на огороде, на лесине. Вот смотри, голубь ведь не сядет на огород, — голубь, ведь он святой, — только на крышу да куда. Он ни на какой огород не сядет, ни на куст не сядет, на прутик. Вот из-за Иуды они не садятся ни на огород, ни на лес. (8)
147. Если человек станет думать, чтобы задавиться, то задавится обязательно. Один мужчина захотел, пошел в лес, но ничё с собой не взял, шел днем, никого кругом не было. Вдруг навстречу высоченный мужчина. Подошел и говорит: «Знаю, зачем пришел. Вот тебе веревка». Мужчина попятился, молитвы читает, перекрестился. Так и спасся. (6)
148. На Новинках я жила. Девка у нас была честная, а мужик-то, видно, не работал. Так она, бедная, год мучилась, никому ничё не говорила. Пришла как-то к матери и говорит: «Я, мама, больше не буду жить». А мать: «Да живи, Наташенька, люди они хорошие». Она-то ничё про мужа не знала. Наташа-то ничё ей не говорила. В тот день она
