Донна Тартт - Маленький друг

Зато, когда умер их отец, судья, все говорили – отмучился, и на похороны, которые прошли на удивление весело, съехалась целая толпа краснолицых старичков, “земляков” (как звали друг друга судья с друзьями – коллегами-юристами и приятелями-рыболовами), – они все толпились у камина в гостиной на первом этаже, пили виски и травили байки о детстве и юности Старого Забияки. “Старый Забияка”, вот какое у него было прозвище. А потом, и полугода не прошло, и малыш Робин… но об этом и теперь вспоминать было невыносимо, такой маленький гробик, и пяти футов в длину не было, как она вообще пережила тот день? Пришлось вколоть компазин. горе было таким сильным, что валило ее с ног, будто рвота, будто пищевое отравление. ее рвало черным чаем, заварным яичным коктейлем[40].

Она сморгнула пелену с глаз и вздрогнула всем телом, потому что по коридору крался очень похожий на Робина мальчишка в кедах и разлохмаченных джинсовых шортах, на несколько секунд она потеряла дар речи, но потом до нее дошло – это же юный Халл, друг Гарриет. Кто его только сюда пустил? Эди выскользнула в коридор, нагнала его. Когда она ухватила его за плечо, тот дернулся, вскрикнул – крик вышел тоненький, перепуганный, хриплый – и съежился, будто мышь в когтях у совы.

– И что тебе угодно?

– Гарриет. я.

– Я не Гарриет. Гарриет – моя внучка.

Скрестив руки на груди, Эди с видимым удовольствием наблюдала за его паникой, Хили ее за это просто ненавидел. Хили снова открыл рот:

– Я… я…

– Ну, говори, не томи.

– Она здесь?

– Да, она здесь. А ты беги-ка домой, – она схватила его за плечи, развернула и подтолкнула к двери.

Мальчишка вывернулся у нее из рук:

– Она вернется в лагерь?

– Нашел время играть! – рявкнула Эди. Мать парня – нахальная вертихвостка, с самого детства такой была – на похороны Либби не пришла, даже прислать цветы или позвонить не удосужилась. – Давай беги, скажи матери, пусть тебя научит, что невежливо людей беспокоить, когда у них кто-то умер. Ну, брысь! – прикрикнула она, потому что он так и пялился на нее, разинув рот.

Она стояла в дверях, смотрела, как он спустился с крыльца, а потом – довольно неспешно, надо заметить – завернул за угол и скрылся из виду. Тогда Эди пошла в кухню, вытащила из шкафчика под раковиной бутылку виски, освежила свой тодди и вернулась к гостям. Народ постепенно расходился. Шарлотта (вся какая-то взъерошенная, взмокшая, раскрасневшаяся, будто тяжести таскала) стояла на своем посту возле чаши с пуншем и ошалело улыбалась похожей на мопса миссис Чаффин из цветочной лавки, которая очень приветливо с ней болтала, потягивая пунш.

– Мой вам совет, – говорила, а точнее, орала миссис Чаффин, которая, как и многие глухие люди, сама повышала голос вместо того, чтоб попросить собеседника говорить погромче. – Гнездышко не должно пустовать. Потерять ребенка – ужасная трагедия, но мне-то по работе много смертей перевидать пришлось, и лучше всего в таких случаях не терять времени и нарожать еще детишек.

Эди заметила, что у дочери на чулке сзади длиннющая зацепка. Разливать пунш – ума особого не надо, тут и Гарриет с Эллисон бы справились, и Эди поначалу хотела это кому-то из них и поручить, но потом решила, что Шарлотте не следует стоять где-нибудь в углу и трагично пялиться в одну точку.

– Но я же не знаю, что делать, – испуганно пискнула она, когда Эди подтащила ее к чаше с пуншем и всучила ей половник.

– Разливай пунш по чашкам, если попросят добавки – подливай. Шарлотта растерянно взглянула на мать, как будто половник был разводным ключом, а чаша с пуншем – сложным механизмом. Несколько певших в хоре дам, нерешительно улыбаясь, вежливо топтались возле стоявших на столе чашек с блюдцами.

Эди выхватила половник, зачерпнула пуншу, налила его в чашку, поставила чашку на стол и опять вручила половник Шарлотте. Маленькая миссис Тигартен, стоявшая возле другого конца стола (вся в зеленом, будто прыткая древесная лягушечка – рот широкий, а глаза огромные и блестящие), обернулась и театрально прижала к груди веснушчатую ручку:

– Боже праведный! – вскричала она. – Это мне?

– Ну разумеется! – отозвалась Эди самым веселым тоном, на какой только была способна, и дамы, разулыбавшись, потянулись к столу.

Шарлотта настойчиво подергала мать за рукав:

– А что им говорить?

– Ах, до чего освежает! – громко сказала миссис Тигартен. – Это он с чем, с имбирным элем?

– Думаю, тебе вообще не нужно ничего говорить, – тихонько сказала Эди Шарлотте, а собравшимся дамам громко объявила: – Обычный безалкогольный пунш, без затей, мы такой на Рождество обычно делаем. Мэри Грейс! Кэтрин! Не налить ли вам чего-нибудь?

– Ой, Эдит… – теснились вокруг нее дамочки из хора. – Надо же, какая красота. И как ты только все успеваешь.

– Эдит – хозяйка что надо, за минуту все организовать может. Это к ним промаршировала кузина Люсинда – руки в карманах.

– Конечно, Эдит легко, – раздался тоненький голосок Аделаиды, – у нее же есть морозилка.

На эту шпильку Эди даже отвечать не стала, представила всех, кто друг с другом был не знаком, и сбежала, оставив Шарлотту разливать пунш. Шарлотте нужно только объяснить, что делать, и она справится, главное, чтоб ей самой не пришлось думать и принимать решения. Со смертью Робина Эди понесла двойную утрату, потому что тогда же потеряла и дочь – хлопотливую, веселую дочь, которая изменилась самым трагическим образом, да что там, сгинула. Конечно, от такого удара нельзя оправиться, но ведь уже больше десяти лет прошло. Берут же люди себя как-то в руки, живут дальше. Эди вспомнила, как Шарлотта-подросток однажды заявила ей, что, когда вырастет, будет закупать модную одежду для большого универмага.

Миссис Чаффин поставила чашечку с пуншем на блюдечко, которое стояло у нее на левой ладони.

– Знаете, – сообщила она Шарлотте, – когда под Рождество хоронят, нет ничего лучше пуансеттий. В это время года в церквях очень темно бывает.

Эди наблюдала за ними, скрестив руки на груди. Хотела улучить верный момент, чтоб перемолвиться парой словечек с миссис Чаффин. Сам Дикс на похороны из Нэшвилла приехать не смог – мол, не успел бы доехать, так Шарлотта сказала, но вот венок, который он прислал, из роз “айсберг” и садового жасмина (чересчур красивый и элегантный, даже какой-то женский) привлек внимание Эди. Выглядел он куда изысканнее букетов, которые обычно составляла миссис Чаффин. В одном из залов похоронного бюро Эди застала миссис Хэтфилд Кин, которая помогала миссис Чаффин расставлять цветы, и услышала, как миссис Кин – сухо, будто ей сообщили какой-то непристойный секрет – ответила миссис Чаффин:

– Возможно, это была секретарша Диксона.

Миссис Чаффин поправила ветку гладиолусов, фыркнула и многозначительно склонила голову набок:

– Ну-у, к телефону подошла я, заказ тоже я принимала, – она попятилась, оглядела свою работу, – и, скажу тебе, секретарши так не разговаривают.

Хили не пошел домой, а просто завернул за угол, обежал дом и через боковую калитку попал на задний двор, где наконец-то нашел Гарриет, которая сидела на качелях. Он прошагал к ней и сразу спросил, не став ходить вокруг да около:

– Эй, ты когда приехала?

Он думал, что, завидев его, она сразу повеселеет, но не тут-то было, и Хили рассердился.

– Ты мое письмо получила? – спросил он.

– Получила, – ответила Гарриет. Она так наелась засахаренного миндаля, что ее подташнивало, а его вкус застрял у нее в горле. – Не надо было его посылать.

Хили уселся рядом с ней:

– Я перенервничал. Я…

Гарриет резко дернула головой, указав на крыльцо, где всего-то в двадцати футах от них на веранде стояли взрослые, человек пять, которые пили пунш и болтали.

Хили сделал глубокий вдох. Потом сказал потише:

– Тут жуть была просто. Он ездит по всему городу. Медленно-премедленно. Как будто нас ищет. Мы с мамой ехали в машине, и он тут как тут, припарковался под эстакадой, словно кого-то выслеживает.

Они сидели рядом, но на друга так ни разу и не взглянули – смотрели прямо перед собой, на стоявших на крыльце взрослых. Гарриет спросила:

– Ты ведь туда больше не ходил? За тележкой?

– Нет! – с негодованием воскликнул Хили. – Ты что думаешь, я придурок, что ли? Одно время он там каждый день торчал. Но теперь он постоянно таскается на сортировочный парк, туда, за железную дорогу.

– Зачем?

– А я знаю? Пару дней назад мне стало скучно, и я пошел к складу, покидаться мячиками. Слышу, машина едет, и хорошо я спрятался, потому что это он и ехал. Как я перепугался! Он остановил машину и сначала долго в ней сидел. Потом вылез, походил вокруг. Может, за мной следил, не знаю.

Гарриет потерла глаза и сказала: