Фундамент - Алексей Филиппович Талвир

Перебивая и почти не слушая друг друга, девушки вспоминали о своих прежних, довоенных поклонниках. И с таким воодушевлением, как будто прошли не годы, а дни…

— Когда я училась в десятом, у нас в классе был один мальчишка, интересный такой! Правда, рыжий. Но что за беда? Зато умный! Все так и говорили о нем — у парня золотая голова. Он с отличием окончил школу и поступил в летное училище. Но главное не это… Я хотела рассказать… В общем, влюбился он в меня по макушку. Как посмотрит в мою сторону, уши так и вспыхнут, ну как два мака! Девчонки и мальчишки смеются, а он самостоятельный такой, не отказывается: а что, говорит, вот и влюбился. Вернусь из армии — женюсь на Рите. На выпускном вечере он не отходил от меня. А когда пошли домой… как чмокнет меня в губы! Я так рассердилась, как развернусь, как тяпну его по щеке! Пусть знает, что я не какая-то… Ну, он обиделся, уехал на учебу, и ни одного письмеца. Я так переживала, думала кончилась наша любовь. А вот как мне уезжать на фронт, прихожу домой, а мама говорит: Ритка, пляши, тебе письмо от Ивантеева Ванюшки! Я не поверила, думала разыгрывает. Нет, правда. Писал, что скоро на фронт отправится, будет громить фашистов с воздуха. Фейга, вот будет здорово, если мы с ним здесь встретимся! Ведь правда?

— У тебя и здесь полно ухажеров. И у всех золотые головы, хотя и не рыжие, — подтрунивала Фейга.

— Ты мне своих легкомысленных лейтенантиков не приписывай, — парировала Рита.

В один из таких вечеров-девишников к ним зашла военврач III ранга Мурзайкина. Было ясно, что ей не терпелось что-то сообщить Харьяс, но сдерживало присутствие Фейги и Риты. Чигитова по воинскому званию была ниже Уги Атласовны, но во внеслужебное время это различие никто из них не подчеркивал. Более того, Уга по-прежнему относилась к Харьяс как к старшей сестре, уважительно и сердечно.

Чем же сегодня она так встревожена? Неприятности у мужа из-за присвоенной им говяжьей туши? Неужели Уга посмела прийти к ней за поддержкой и защитой! Она не игнорирует землячество, но покрывать жульнические махинации, да еще в такое время! Нет, на это пусть никто не рассчитывает!

— Что-нибудь с Иваном Филипповичем? — осторожно поинтересовалась Харьяс, следя за выражением глаз и лица молодой женщины. Но та совершенно спокойно ответила:

— С ним все в порядке. Правда, будто бы хотят с повышением перевести в другую часть.

— В самом деле?.. Но тебя, Уга, мне будет очень недоставать, — не скрыла огорчения Харьяс.

— А я и не собираюсь покидать свою дивизию, — решительно заверила Уга Атласовна. — Здесь я так свыклась с людьми… И потом… Что я, вещь, что ли, чтобы Мурзайкин возил меня за собой. Пусть отправляется куда угодно.

— Вы поссорились? — поняв настроение подруги, скорее не вопросительно, а утвердительно проговорила Харьяс. — Как жаль. Не стоит этого делать: такое время… Не знаешь, что случится через час. Я так корю себя за то, что была невнимательной к Кириллу, когда он ко мне забегал. Может, это были наши последние минуты.

— Харьяс Харитоновна, да что ты! — кинулась утешать ее Уга. — Вот увидишь, не сегодня — завтра он как-то даст о себе знать!

— Так что же ты хотела мне сказать? — остановила подругу Харьяс.

Уга Атласовна перевела смущенный взгляд на девушек. Те поняли: мешают и, подтолкнув друг друга локтем, кинулись одеваться. Ой, и как это они забыли, что им нужно сбегать к младшему политруку за материалом для боевого листка!

— Я видела Пухвира Явушкина, — почему-то шепотом сообщила Уга, когда девушки выбежали из дома. — Они медсанбате, только что привезли.

Харьяс только недоуменно передернула плечами: ну, а ей-то что до этого человека?

— Я подумала, что он ранен, — продолжала Уга, вроде бы еще надеясь заинтересовать Чигитову. — Ничего подобного! Целехонек! Симулирует глухоту. Уверяет, что попал под бомбежку и от удара воздушной волной потерял слух. А по всем признакам — врет. Все врачи такого мнения. Пока положили в отделение легкораненых. Завтра покажем его командиру медсанбата.

Но и это на Харьяс не произвело ни малейшего впечатления. Уга Атласовна, как бы извиняясь, добавила:

— Тебе, конечно, никакого дела нет до всего этого, я понимаю. Но такой страшный человек… Я просто хотела, чтобы ты знала, а то вдруг встретитесь с ним… Ведь он на все способен, будет шантажировать или клеветать.

— Я ему ничем полезной быть не смогу. Разве только лекарство понадобится. Отпущу по знакомству, так и быть.

— Так-то так, — поняла иронию Уга. И вдруг удивилась: почему ее-то настолько встревожила встреча с этим гнусным человеком?

В последние предвоенные годы Пухвир Явушкин подвизался на Вутланском элеваторе, был не то приемщиком зерна, не то охранником. Его музыкальная карьера бесславно закончилась много лет назад: в пьяном угаре заложил свою скрипку в каком-то кабачке, а выкупить со так и не смог.

Служил он в комендантской роте рядовым.

— Как можно в такое трудное для страны время думать о своей подлой шкуре? — после минутной паузы раздраженно продолжала Уга Атласовна.

— Каков этот человек, мне говорить не нужно, — ответила Харьяс.

— Я только что была у начальства. Наши войска оставили Вязьму, — резко переменила тему разговора Мурзайкина. — Иван говорит, что в штабе дивизии ждут приказа. На этих днях вступаем в бой. В медсанбат начнут поступать раненые.

О, как не хотелось, как трудно было верить, что в такую тихую звездную осеннюю ночь где-то совсем близко, в холодных окопах, на тронутой изморозью земле лежат мужчины, чьи-то мужья, братья, сыновья… Многие из них навсегда там и останутся. Их не дождутся дома. Без них будут горевать женщины, сиротствовать дети. Для них никогда уже не растопит солнце зимние снега, не станут благоухать весенние сады… Харьяс увидела перед собой лицо мужа, доброе, ласковое… И не заметила, как по ее щекам покатились слезы.

— Мне пора, — сказала Уга, поднимаясь со стула. И направилась к вешалке, на которой висели шинель и пилотка.

Харьяс тоже накинула на плечи шинель.

— Я провожу тебя, — подавленно произнесла она. — Заодно пройдусь, подышу свежим воздухом.

Харьяс вышла на улицу и долго стояла, не сводя глаз с запада. Оттуда время от времени доносился чуть слышный гул орудий. Взвивались и падали, оставляя дымный след, осветительные ракеты.

Вернулись из штаба медсанбата Фейга и Рита.

— Не снится, Харьяс Харитоновна? — остановившись, участливо спросили девушки. — А мы сейчас последние известия по радио слушали. Наши обратно взяли Ельню. Это южнее