Фундамент - Алексей Филиппович Талвир

— Да… И Моника — такая молодая, и вдова. В нее когда-то был влюблен Иревли… Напрасно она тогда не вышла за него, — по-женски рассудила Харьяс, жалея подругу.

— Насколько мне известно, Леонид был влюблен в тебя, — не выдержал Кирилл.

— Боже мой, ну к кому только ты меня не ревновал?! — шутливо упрекнула она. — Неужели ты будешь и теперь таким же ревнючкой?

— Еще ревнивей, моя Дездемона! — сдерживая смех, прорычал Кирилл. Но Харьяс поняла, за шутливой формой скрыто серьезное содержание. Однако это ее ничуть не огорчило.

Она подошла к мужу, положила руки ему на плечи. Он поцеловал ее.

— Если бы ты знала, как мне не хочется от вас уезжать!

За неделю, которую Харьяс провела вдвоем с сыном, она многое узнала о нем. Сережа рассказал, что он помнит себя с тех пор, как попал в детский дом. Его удивило, что вокруг него стало много детей, совсем маленьких, как он, и больших.

Домики, в которых они жили, стояли в лесу, а рядом протекала большая-большая река. Наверное, Волга.

Иногда их водили на прогулку в лес или на берег реки. Воспитательница его любила и всегда водила за ручку. Возможно потому, что он был меньше других, а, может, еще почему. Одно несомненно, Сережа на всю жизнь запомнил доброту этой женщины. Потом детский дом расформировали, и Сережа со своими сверстниками был переведен в другое место. Там, под Казанью, он и жил все годы.

О том, что у него есть родители, Сережа не подозревал. Думал, что сирота, потому-то и попал в детский дом. И все же иногда ему казалось, что и у него где-то есть мама. Случалось же, что находились папы или мамы у мальчиков и девочек, которые также были уверены, что у них в том, большом мире никого близких нет.

Харьяс, слушая сына, вытирала слезы, Сережа ее утешал:

— Ну, не надо, мама. Ведь вы нашлись, и все хорошо.

— А друзья у тебя там были?

— Ну, а как же! Полно. Но самые близкие — Мансур, Олежка, Саша. Мы все занимались в кружке юных техников.

— Сынок, напиши им, пригласи в гости. Мне хочется для них что-нибудь сделать, чем-нибудь порадовать.

— Нет, мама, не надо. После этого им там будет еще трудней. Они будут скучать по… по домашней жизни.

Харьяс не переставала изумляться: откуда у ребенка такие зрелые чувства и мысли?

Однажды на имя Сережи пришло письмо. Адрес на конверте был написан почти детским почерком. Решив, что это весточка из детского дома, Харьяс положила письмо на стол сына. Как ей хотелось, чтобы он побыстрее вернулся от Христовых где играл со Славиком, прочитал письмо и поделился с нею новостями!

Вечером за ужином Сережа рассказал ей, что они мастерили со Славой, о чем спорили с ним, как дядя Тодор учил их читать по-болгарски… А о содержании письма — ни слова.

Харьяс стало грустно. Неужели между нею и сыном никогда не установятся полные доверия отношения?

Через несколько дней, перелистывая томик стихов Пушкина, она увидела в нем фотокарточку девочки. Круглое, симпатичное личико, ясные светлые глаза, высокий лоб. Харьяс тотчас узнала ее — это же Тамара, дочь лесничего Элле, с семьей которого они познакомились в тот памятный вечер, когда приехали за Сережей.

На обратной стороне фотокарточки тем же почерком, что и адрес на письме, было выведено:

«Сереже на долгую добрую память обо мне. Любящая тебя Тамара».

У Харьяс ревниво сжалось сердце. Возможно ли? Ведь они совсем-совсем дети! Ей казалось, что не успев найти сына, она вновь его теряла.

Ночь она долго не могла уснуть: снова корила себя за то, что когда-то не уберегла ребенка, упрекала сына, что он не оценил и не понял ее многолетних страданий. Какая-то девочка ему, видно, дороже и ближе матери. Ну, конечно же, иначе разве он не рассказал бы ей об этой Тамаре, о ее письме?

И только утром ей, успокоившейся и отдохнувшей, вдруг все открылось в новом свете. Многие годы, думая о сыне, она представляла его маленьким и наивным, таким, каким потеряла. Он вернулся к ней почти четырнадцатилетним подростком. Мир его чувств сформировался без нее, и вот она никак не могла это понять и принять.

«Господи, — испугалась она. — Да ведь так я, пожалуй, только оттолкну от себя сына. Разве ж его вина, что он рос и вырос без меня? Как хорошо, что я вовремя все это поняла!»

Когда Кирилл вернулся из Москвы, Харьяс рассказала ему о фотокарточке девочки. Она очень боялась, что он, подобно ей, не сразу поймет все так, как следует.

Но Кирилл весело воскликнул:

— Растет сын! Пройдет лет шесть-восемь и он приведет в дом невестку. А там, глядишь, у нас появится внучок… А мы с тобой станем дедушкой и бабушкой. Все закономерно.

«Милый Кируш, какой же ты умный, чуткий и добрый, — с нежностью подумала Харьяс. — Ну не дурочка ли я: прожила столько лет рядом с тобой и в то же время без тебя!»

25

— Кирилл Герасимович, чувашское правительство предлагает нам, тебе и мне, заменить наше полномочное представительство в Москве. Я назначен постпредом, а ты моим заместителем по промышленности. Что на это скажешь? Надеюсь, возражений не будет? А? — Ятманов, как всегда строгий, под-тянутый, с задоринкой в глазах, смотрел на Чигитова через широкий письменный стол.

Кириллу тотчас вспомнилось его давнее путешествие в Москву в поисках заработка, унизительное посещение чувашского постпредства. Возможно ли, чтобы ему сегодня предлагали должность сотрудника этого авторитетнейшего учреждения!

— Участник гражданской войны, выходец из крестьян, дипломированный инженер, пользуется авторитетом среди рабочих — такой человек внушает уважение и доверие и должен занимать соответствующий пост, — продолжал Ягур.

— Диплом инженера я имею, это верно, но вот опыта в работе временами, чувствую, не хватает. Не мешало бы еще годика два-три поучиться… — как бы в раздумий, возразил Кирилл.

— Тебе уже за тридцать, а ты ведешь такой разговор. Кто же будет работать, если всех в твоем возрасте потянет на учебу?! У тебя уже сын скоро будет студентом… Рядом с ним, что ли, будешь сидеть в аудитории?! — отчитывал его Ятманов. И тут же смягчившись, поинтересовался: — Кстати, как там Сережа? А Харьяс здорова?

— Сережа окончил седьмой класс с похвальной грамотой, хочет ехать в Москву поступать в техникум.

— Ну вот видишь, как кстати тебе новое назначение. И жена будет довольна. Ей куда спокойнее, если сын будет на глазах. Сейчас у него