Черное ожерелье - Шерхан Муртазаев
Так закончилась эта охота, жертвой которой пал ручной архар старого Ахана и на которой охотники замыслили ловушку на Наримана.
6
Склад взрывчатки находился всего в трех километрах от карьера. В невзрачном домишке, похожем на старый сарай, сосредоточена сила, способная разнести горы. Вокруг пустынно. Ни человек незаметно не пройдет, ни зверь не пробежит. Охрана крепкая.
Раньше на склад ходила одна машина. А сегодня их целый караван. Десять фургонов, крытых брезентом, сделали по три рейса. На них доставляется в карьер триста тонн тротила и аммонита. Машины движутся осторожно, сохраняя дистанцию. Позади у каждого фургона плещется красный флажок — знак опасности, сигнал не подходить близко, не приближаться.
Дорога между карьером и складом ровная, как дощатый стол. Ни рытвинки, ни камешка. Все помнят: взрыв двухсот граммов аммонита равен по силе двадцати пяти миллионам пятистам тысячам лошадиных сил. А сила взрыва четырехсот граммов равна одновременному усилию миллиарда двухсот тысяч человек.
Беспрерывно в течение нескольких дней в карьере работают буровые машины. Они бурят шурфы, в которые заложат все триста тонн взрывчатки. А потом…
Многие боятся и думать о последствиях. Сомнений хватает с избытком. Однако все расчеты тщательно проверялись и не один раз. Все должно произойти согласно расчетам. Иначе… быть не может. Триста тонн тротила и аммонита должны превратить утес в готовую руду. Потом загребай ковшом с края и грузи себе…
Если посмотреть в карьер сверху, увидишь своего рода шахматную доску — так расположена взрывчатка. Взрывники, заложив шурфы тротилом и аммонитом, стали соединять их бикфордовым шнуром. Если случайная искра попадет на шнур, то взрывники обратятся в пепел. Поэтому карьер окружен специальной охраной с красными флажками в руках. Техника отведена от карьера далеко в сторону. Люди тоже. Все здесь замерло. Только тонкий шнур соединял людей с чудовищем, готовым проснуться.
Замерли люди, сидевшие у пульта. Тишину заполнил стук часов. Солнце и то осторожно спряталось за тучку. Небо побледнело, как человек в минуту потрясения. Даже горы, казалось, пригнулись в ожидании, затаились, приникли к матери-земле.
Прежде чем нажать на кнопку электрического детонатора, Нариман еще раз всмотрелся в расчеты. Шесть рядов взрывов. В первом, третьем, пятом рядах аммонит. Первый должен взорваться моментально, в течение 0 секунд. Второй, четвертый, шестой ряды тротиловые. Второму дано на взрыв 0,25 секунд. Третий ряд — 0,35 секунды, четвертый — 0,60, пятый — 0,75, шестой — 1,00. Они сольются в один взрыв. По этому расчету масса руды не должна разлететься, а останется на месте, но уже размельченная. Словно добрым плугом землю пропахали. Подъезжай и грузи…
В правильности расчетов сомневаться не приходится. Для человека, идущего за мечтой, каждая цель сияющая вершина. Бывает, одна секунда отделяет человека от вершины. Секунда или половина ее решают судьбу твоей жизни. Ничтожное время. «Не думай о секундах свысока…» Песня из кинофильма о разведчике, который ходит по взрывчатке, а на пульте чужие, враждебные руки. «Свистят они, как пули у виска, мгновения, мгновения, мгновения…» Скажут ли: «Зажглась его звезда»? Зажжется ли она? Иногда человек всю жизнь посвящает мгновению, в которое сможет зажечь свою звезду. Впереди луна, позади звезды. Что, если не будет ни звезд, ни луны?
После окончания института, устроившись на работу, Нариман месяца два снимал комнату у старой татарки. Она жила одиноко. Муж ее погиб на войне, старший сын женился и жил с семьей в другом городе, второй служил в армии. Иногда она задумчиво пела:
Год моей смерти пришел.
Заройте поглубже меня.
Камнем меня придавите.
На камне на том напишите:
«Несчастный лежит человек…»
— Апай, зачем вы так поете? — спрашивал Нариман.
— И-и-и, сынок, не мои слова пою, мать моя так пела, — отговаривалась хозяйка.
Почему-то вдруг Нариману вспомнились последние слова песенки: «Несчастный лежит человек». Несчастный… Счастлив Нариман или нет, определится в следующую секунду. Если все получится как надо, он завалится спать. Спать. Сколько уж времени приходится спать урывками, и, во сне рассчитывая силу и масштаб взрыва, выспится и поедет вместе с Марзией к старому Ахану и сыну в Сунге. Пусть отец благословит их. Пусть мать пожелает им счастья. Говорят, напутствие стариков помогает на нелегкой дороге жизни. Если старики не будут возражать, то они заберут Ермека. Конечно, малыш должен расти у материнской груди, а то всю жизнь будет чувствовать себя обделенным. Без материнской ласки мальчик может вырасти жестоким и равнодушным.
И еще… если все получится, как рассчитано, работа пойдет споро. Поток руды хлынет из карьера. Скажут о Наримане хорошие слова. От хороших слов еще никому плохо не было.
Одно мгновение. Иногда оно уравновешивает месяцы, годы, десятилетия, венчает работу долгих лет. «Что быстрее? Мысль или скакун?» Если бы все мысли, промелькнувшие в голове Наримана, вылились в слова, получилась бы длинная книга… Нариман нажал на кнопку.
* * *
Земля дрогнула под ногами. Окна вагона затрещали, и осколки стекла со звоном посыпались на пол. В образовавшиеся отверстия хлынул морозный воздух. Нариман не шевельнулся. Странное оцепенение охватило его. Из глубин памяти медленно выплыло воспоминание о землетрясении. Нариман был тогда студентом. И почему в такие предельно напряженные и хаотичные моменты вспоминается черт те что? Ассоциация? Это похоже на каменный обвал в горах. Стоит покатиться одному камешку, как за ним увлекаются тысячи и тысячи других камней. Одна случайная мысль вызывает движение чувства, воспоминания, воскрешает в груди давно умершее…
Над карьером поднялись столбы дыма. Ничего невозможно увидеть. Как назло, нет ветра.
Еще ничего невозможно было понять, но Нариман сразу почувствовал, что случилось нечто ужасное. Его напугал толчок. Не такой он должен был быть. Не таким сильным.
Первым его порывом было со всех ног бежать к карьеру. Но он остановил себя. Случилось то, что должно было случиться. Ноги ослабли, руки дрожали, сердце стучало медленно, готовое остановиться.
Первым в контору ворвался Аманкул. Его запыленное лицо почернело. Дыхание было прерывистым, как у загнанной лошади. Ноздри зло раздувались. Под ноги ему попали осколки стекла, и Аманкул, поскользнувшись, едва не растянулся. Он пошатнулся, как ребенок, не научившийся ходить, взмахнул руками и, опершись о стенку, удержался на ногах. Жилы на лбу наполнились темной кровью и, казалось, вот-вот лопнут от
