У нас на Севере - Николай Васильевич Угловский
Сказал Иван Иванович Сухоруков:
— А что, Платон Николаевич, пожалуй, прав. Опыт во всяких таких делах у него есть, пускай руководствует.
Бескуров подумал и согласился, хотя и досадовал в душе на явное безразличие остальных членов правления. Невольно припомнился давний разговор с одним председателем, который под горячую руку заявил: «Все приходится самому. Правление? Ну, какое там правление? Поставь на стол десять стаканов, посади меня одиннадцатого — вот тебе и правление. С них, брат, невелик спрос, ну и помалкивают». Бескуров тогда не поверил ему, знал, что тот безбожно сгущает краски, а сейчас понял, что была в его словах доля правды. Ладно, этих-то он, Бескуров, сумеет расшевелить. Смущало его лишь какое-то брезгливое молчание Прохорова. Дело в том, что на второй день после собрания услужливые люди передали новому председателю, будто Яков Игнатьевич выразился так: «Это хорошо, что Бескуров молод. По крайности нос задирать не станет, с ним столковаться будет легче».
«Смотря о чем столковаться, старый хрыч», — почему-то с неприязнью подумал Бескуров и, тут же устыдившись за эту ничем, собственно, не вызванную неприязнь, сказал:
— Смотрел я, товарищи, сегодня ленок — душа радуется. Хорош! Одно только непонятно: почему вы так мало его посеяли?
— Хо! — удивился Овчинников. — Двадцать га — это разве мало?
— Мало. За счет чего же, в таком случае, вы думаете доходы поднимать?
— А как по-вашему? — спросил Прохоров.
— Конечно, прежде всего — за счет льна и животноводства, — твердо ответил Бескуров, прямо глядя в выцветшие, колючие глаза бригадира.
— Зряшная затея, — спокойно сказал Прохоров и не спеша разжал сложенные на животе длинные жилистые пальцы. — Однако любопытно: сколько же вы предлагаете сеять льна?
— На первый раз гектаров семьдесят-восемьдесят, не меньше.
— Ого! — рассмеялся Овчинников. — Так мы уже пробовали, сеяли в прошлом году полсотни, а доходов-таки не получили. Гектаров десять даже вытеребить не успели, а остальное погнило да где-то завалялось — и концов не найти.
— А сил сколько угробили, — вздохнул один из бригадиров.
— Тогда грош нам цена как коммунистам и руководителям, если мы собственное добро губим, — резко сказал Бескуров. — Как, по-твоему, Иван Иванович?
Сухоруков посмотрел на Бескурова с интересом — он, признаться, не ожидал от нового председателя подобной прыти, хоть и знал его как дельного работника. Пыль в глаза хочет пустить или всерьез надеется одолеть такую трудность? Ему-то полбеды, ежели снимут — вернется в город, с голоду не пропадет, а ему, Ивану Ивановичу, придется перед народом глазами моргать. С другой стороны, ежели Бескурова сейчас не поддержать — тоже худо, в косности могут обвинить.
Почесывая затылок, Сухоруков раздумчиво сказал:
— С маху такие дела нельзя решать. Ты думаешь, мы не знаем цены льну? Преотлично знаем, газеты об этом часто пишут. Вон, — он указал на большой плакат на стене, — тут все расписано: и агротехника, и сроки, и выгода, только одного нет — как людей убедить, чтоб работали как черти, ни одной травинки в поле не оставляли.
— Обязательно убедим! — сказал Бескуров. — Вот на этих двадцати гектарах для начала убедим. Создадим для них материальный интерес, организуем льноводческие звенья из лучших колхозников, установим поощрительную оплату.
— Вот это дело, — обрадованно подхватил Иван Иванович. — За это я обеими руками…
— Где вторую-то руку возьмешь? — захохотал Овчинников.
— Ладно тебе…
— Значит, льноводам — все, а остальным ничего? — сказал Прохоров. — Слыхали и такие речи. Тогда, товарищ Бескуров, не интерес, а полное разложение получится. Да и не пойдет на это народ, точно говорю.
— Как это не пойдет? Ведь согласились же колхозники на дополнительную оплату дояркам. Правда, невелика она, зря поскупились, и мы это дело должны поправить. А льноводам и подавно жалеть не надо. Будем с хорошей трестой — и общий трудодень станет богаче. Это же можно фактически, на цифрах доказать. Вот, смотрите…
И Антон, взяв для примера минимальный урожай, быстро подсчитал, сколько тысяч рублей может дать каждый гектар льна, если его вовремя убрать и хорошо обработать. Сухоруков поддакивал, соглашались и остальные, однако под конец Прохоров заметил:
— Это же на бумажке, а на практике, ясное дело, навряд ли так выйдет.
— Все от нас зависит, и ты тут, Яков Игнатьевич, панику не разводи, тем более, что у тебя и льна-то нет, он весь в первой бригаде, — строго проговорил Сухоруков.
— Мне везет, — усмехнулся Овчинников. — У меня и лен, и ферма, и хлебов до черта.
— На то и бригада твоя первой зовется, — весело сказал Бескуров. — Ничего, общими силами справимся, главное — захотеть…
— Вот именно, — поднял голову от какой-то бумаги Звонков, все время не вмешивавшийся в спор, однако не пропустивший из него ни слова. — Вот тут я набросал, Антон Иванович, кое-какие соображения, как нам на первое время финансовое положение поправить, а то доярки давно обещанного аванса требуют.
— А я думал — вы уж их авансировали.
— Да нет пока, другие расходы пристигли. Вот тут указано…
— Давай лучше без бумажки, пусть все послушают…
VII
В суете и хлопотах незаметно пробежала неделя, пошла вторая… Обычно Бескуров вставал с зарей и на квартиру возвращался с сумерками. Татьяна Андреевна тоже вставала рано, ее мать, болезненная, сгорбленная, но все еще подвижная старушка, поднималась еще раньше и успевала вскипятить самовар, разогреть вчерашний суп. Бескуров наскоро выпивал два-три стакана чаю, иногда кружку молока и спешил на улицу.
— А варенья чего же не попробовали? — говорила Татьяна Андреевна, относившаяся к постояльцу тепло и приязненно, однако любившая иногда подтрунивать над ним. — Не стесняйтесь, оно же не покупное, я сама варила.
Вечерами к Бескурову все время приходили люди, хотя он и предупреждал, чтобы со всеми вопросами к нему обращались в конторе. Но люди шли, и Бескуров, чувствуя, что это очень стесняет хозяйку, вынужден был допоздна засиживаться за разными деловыми разговорами. После ухода мужчин Татьяна Андреевна проветривала избу от махорочного дыма, подметала пол, занавешивала окна, недовольно говорила:
— Прутся, а того не понимают, что человеку отдохнуть надо. Известно, мужичье порядка не знает. В городе, небось, не так было, Антон Иваныч?
— Да, конечно, — рассеянно отвечал Бескуров.
Татьяна Андреевна присаживалась к столу, щурила свои темные с лукавинкой глаза, начинала жаловаться на деревенскую скуку и сочувствовать Бескурову: дескать, ему с непривычки здесь еще тоскливее.
— Старуха у меня не хочет в город ехать, а то бы я давно туда подалась, — снижая голос, как-то призналась она. — Ей уже
