Алфавит от A до S - Навид Кермани
235
Паромы по-прежнему сохраняют нечто от духа старых путешествий. Порты далеки от глянца, а даже таможенники, которые являются государственными служащими, носят потертые футболки, словно сидят на диване перед телевизором. Здесь нет толп, но и сервиса тоже нет – даже тележек для багажа не найти. Мы тащим свои чемоданы несколько сотен метров по пустынной причальной линии к кораблю, где терпеливо ждем на солнце, пока нас не позовут. Кажется, что у моряков полно времени: каждое имя вместе с номером паспорта вручную записывается в большую книгу. Никто не ждет от корабля большего, чем выполнения своей функции, – что, возможно, было бы неплохим принципом и для партнерских отношений. Винты смазаны маслом, в щелях скопилась пыль, полы скользкие, красные и желтые пластиковые стулья выцвели, а стены и скамейки явно покрашены самими членами экипажа – видны полосы и неровности, где кисть задерживалась слишком долго.
Даже в том, что касается выживания, нет порядка: спасательные жилеты свалены в кучу, из которой каждый при необходимости может взять себе один. Среди немногих отдыхающих полно албанцев, скорее всего работников отелей. На борту нет классовых различий – все дремлют или заняты своими смартфонами, вместо того чтобы стоять у поручня и наслаждаться видом, что, возможно, показывает, что классовое различие все же существует. Здесь нет инструктажа по технике безопасности дружелюбным голосом, нет продаж товаров с бортовыми скидками, нет глянцевых журналов с интервью знаменитостей и новостями. Когда корабль, гудя, отплывает, я представляю себе, что отправляюсь в большое плавание.
* * *
Даже Жюльен Грин в 1992 году возлагал свои надежды на Албанию: страна, находясь сорок пять лет под деспотичной властью, в бедности и изоляции, внезапно начала расцветать. Народ смеялся и делился своим счастьем с миром. Новый президент сказал: «Между справедливостью и милосердием я выбираю милосердие». «Значит, никаких судов?» – спросили его. «Да, потому что эта страна пережила сорок пять лет коммунизма и теперь нуждается в любви». «Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Наконец-то Евангелие обрело голос».
«Оглянись вокруг», – сказал мой отец. И вот я, держа в руках его камеру «Лейка», оглядываюсь.
* * *
Одиноко петляя по серпантинам вдоль моря, где синь воды плавно сливается с небом, я наблюдаю, как склоны, покрытые кустарниками, превращаются в палитру оттенков от желтого до коричневого, разбавленную сверкающими камнями. Время от времени встречаются величественные оливковые рощи, поднимающиеся по склонам. Целые участки побережья с бухтами, утесами и прилегающими островами лежат перед нами, безлюдные: в самом сердце Европы, но вне ее системы. Возможно, армии в голубом, желтом и оранжевом уже готовятся к своим миссиям, которые, как предполагается, принесут процветание. Пока автобусы перевозят не туристов, а курсируют между городами, и отели заселены местными жителями, которых на севере часто воспринимают как бедняков, попрошаек или преступников. Здесь, на своих собственных пляжах, они – граждане, живущие ближе к природе.
Каждое новое место дарит то самое волшебство первых мгновений, когда вступаешь в страну, о которой не имеешь ясного представления, не видел ее по телевизору и разве что слышал о ней в новостях. Читая Ситиро Фукудзаву, я уже испытывала то самое волнение путешественника из былых времен, хотя «Песни Нараямы» были далеки и давно забыты. В Албании же это неизведанное всего в одном проливе от нас. И часто уже на второй день происходит еще одно волшебство – удивительно быстрое привыкание: ты начинаешь узнавать дома, улицы, пейзажи, магазины, рестораны, машины, рекламные щиты, даже автобусные остановки и фонтаны. Начинаешь понимать, какие люди здесь живут, как они здороваются, подавлены они или полны жизни, какие ароматы витают в воздухе, какие цвета бросаются в глаза, как вы общаетесь, что есть на завтрак и где снимать деньги.
* * *
На пляже стоят три простых бетонных строения с крытыми террасами и местом для разведения костра, где жарят самую свежую рыбу. Комнаты здесь аскетичны, как монашеские кельи, но можно просто разложить спальные мешки там, где захочется. Отсюда везде открывается вид на море, мягкий песок прекрасно подходит для отдыха, а деревья дарят приятную тень. Даже самые скромные здания выглядят живописно, если их стены побелены, двери выкрашены в светло-голубой цвет, а виноградные лозы обвивают плоскую крышу.
Как мы нашли это уединенное место? Горы оказались непроходимыми для арендованного автомобиля; спустя час блужданий и неожиданного везения – ни одно колесо не лопнуло, днище машины не пострадало – даже я, для которой любое возвращение назад воспринимается как поражение, признала необходимость отступления. Вернувшись на побережье, мы заметили маленький, от руки написанный знак у проселочной дороги: «Пансионат на пляже». Я убеждаю себя, что поездка в горы была ненапрасной. Почему? Потому что, если бы мы заметили этот знак утром, когда не искали место для отдыха, мы бы просто проигнорировали его. Тем не менее после этого меня все же сместили с должности руководителя поездки.
* * *
Жюльен Грин не всегда призывал христианский мир противостоять исламу. В октябре 1977 года, незадолго до революции, которая сделала ислам политической силой в глазах Запада, Грин пережил в Иране глубокое религиозное потрясение, нечто вроде эстетического восторга, охваченный божественной одержимостью. Мечеть Шаха в Исфахане представилась ему словно сошедшей с небес: «Мне кажется, нигде так глубоко не поняли значение и ценность пустоты, как на Востоке. Разве что западные мистики, такие как Сузо и Экхарт, могли оценить ее так же высоко. Пустота здесь существует, чтобы уловить Бога. Бог повсюду. С какой силой здесь вера передает это чувство уверенности – это просто завораживает. Почему у нас, на Западе, нет такого стремления к неизвестному, как в исламе? Тогда у нас не было бы этих печальных споров в церквях, возникающих из-за политики. Никогда я не чувствовал себя настолько глубоко верующим, как в этом уголке мира; абсолютное действительно заразительно». На следующий день, посетив Пятничную мечеть, Грин написал: «Здесь чувствуешь, если можно так выразиться, божественность Бога. Кажется, что ее можно вдыхать и можно лишь трепетать – несмотря ни на что. Она поднимается из земли и окутывает нас. Что со своей верой сделали мы, мы, бедные западные люди, которые едва ли
