Алфавит от A до S - Навид Кермани
Во второй главе описывается одиссея турецкого военнопленного, отправленного в Сибирь, сначала он переживает марш смерти, пока не начинает умолять, чтобы его застрелили следующим, а потом неделями лежит среди других раненых или уже мертвых заключенных, сваленных в товарный вагон. Спустя годы, когда война заканчивается, а вместе с ней и Российская империя, Алемдар – так зовут пленного – наконец-то добирается до Кавказа, где он благодаря своей религии чувствует себя как дома и где впервые за долгое время к нему возвращается радость от жизни.
И вот появляется фраза, на данный момент – самая длинная фраза во всем романе, которая в некотором смысле объясняет дадаизм, будь то в Тифлисе или в Цюрихе, потому что нигде в мире нет смысла: «Хорошо встать поутру и, убедившись, что воздух на рассвете начинает свежеть, выйти самому на базар, пройтись мимо рядов, изобилующих овощами, плодами и жирнейшей рыбой, купить исполинский арбуз и, когда настанет время обеда, уделить так мало внимания супу и мясу, и, взрезав резким движением арбуз, убедиться, что арбуз красен – отменно и сочен, съесть больше половины, а потом воздать должное черному кофе и рахат-лукуму, выкурить наргиле, ни о чем не думая, а потом выйти в сад, опорожнить слишком наполненный мочевой пузырь и думать, глядя, как дымится моча, что холода недалеко, но что все в мире неважно и проходит, не оставляя воспоминаний».
Вот чем я хочу заняться, если получится, – снова начать жить в настоящем, я планировала это весь год – год, полный прощаний. Сейчас самое время, ведь меня на несколько дней освободили от ухода за больным, сын уехал с отцом, и я не могу толком думать из-за усталости, замешательства и грусти, да и не хочу ни о чем думать, уж точно не о Гиндукуше, куда должна полететь с Даниэлем. Ничто не могло бы быть сейчас более неуместным, чем еще один военный репортаж. Я хочу просто выйти из дома без цели, когда к вечеру станет немного прохладнее, побродить, поплавать свои три четверти часа, покурить кальян, как в студенческие годы в Каире, никого не навещать, кроме отца, и позволить небесным светилам убедить меня: ничто не оставит следа, как бы я ни печалилась. Сейчас я нахожу в этом утешение и читаю предложение Ильязда так, как будто оно написано специально для меня.
218
Вентиляторы распроданы, даже в крупных магазинах их не найти. «Можете не искать, – сказал афганец в магазине „Экспорт-импорт“. – Да, и в „Сатурне“ тоже ничего не осталось».
«Сатурн».
Пытаясь задремать в тени, радуюсь каждому дуновению ветерка, да, с нетерпением жду его в долгие минуты затишья. Много не нужно, достаточно легкого ветерка, чтобы ощутить радость кожей.
219
Не хочу докучать своими проблемами знакомому, который болен раком: «Все здоровы, спасибо. Много чего произошло. Была операция. Мы отдалились друг от друга, но вместе заботимся о… бла-бла-бла». В ответ он по телефону учит меня, что такое реализм, а именно – полная противоположность какому-либо стилю: если бы после операции, химиотерапии и трансплантации стволовых клеток, то есть после примерно шести или в лучшем случае двенадцати месяцев, у тебя было бы еще один-два года покоя или хотя бы полгода, хотя бы полгода, ты бы еще немного поработал, нет, не начинал бы ничего нового, просто завершил бы начатые проекты, еще разок съездил бы с женой к морю и, главное, увидел бы, как дети подрастут на один-два сантиметра, все остальное было бы неважно – ни мочевой катетер, ни невозможность заниматься сексом, ни инвалидность, ни работа… ах, работа! – ты бы и от нее отказался, лишь бы провести эти шесть месяцев дома или хотя бы одно лето, в крайнем случае сойдет и зима, в кругу семьи, а вечером с бокалом вина сидеть в саду, и для этого маленького счастья не потребовалось бы никакого другого занятия, и, честно говоря, даже не понадобился бы этот бокал вина – да, тогда бы ты согласился на лечение, безусловно, ради этого стоило пройти через все мучения, и пусть это будет всего лишь серая зима в Берлине. Но если химиотерапия только продлит агонию и, вместо того чтобы умереть через два месяца, ты будешь мучиться – то, да, конечно, тогда ты хочешь только морфия и хорошей паллиативной медицины. Тогда даже твои дети желали бы твоей скорейшей смерти. Для того чтобы выбрать между жизнью и смертью, не нужен Бог, это не вопрос веры, а вопрос соотношения усилий и результата, почти математика.
Это всего лишь знакомый, не лучший друг, не родственник. Я слушаю его, находясь в пятистах километрах, и трезво считаю вместе с ним.
220
Вы думаете, что в такую жару там наверняка никого нет, а потом еще и адрес ведет далеко за город, в поселок с частными домами, среди которых развеваются немецкие флаги и стоят открытые гаражи с мотоциклами «БМВ». Вы думаете, что они обрадуются, если кто-то позвонит в дверь, и с фанфарами выдадут визу. Но уже с подъездной дорожки слышите шум и встречаете целые семьи, которые разбили лагерь перед консульством. Чувствуете запах шафранового риса из пластиковых контейнеров и разнообразных соусов. Ах, какие травы! Улыбаетесь детям, которые резвятся на разложенных во дворе одеялах среди ожидающих. Глядите на множество молодых людей, которые убедили друг друга в том, что Германия примет их с распростертыми объятиями.
Кризис с беженцами продолжается вдали от глаз общественности в одном из
