Глубокая печаль - Син Кёнсук
Этот человек, во всем слушаясь старшего брата, так и прожил, ни разу не пытаясь принять свое собственное решение. С одной стороны, удобно, так как на тот момент все равно у него не было работы, к которой бы его тянуло. По настоянию отца он окончил факультет журналистики и без труда стал диктором телевидения. Во время своего рассказа он то и дело мял бумажный стаканчик.
– Каждый день с шести утра в течение двадцати минут я аккуратно начитывал сценарий для передачи «Мир и новости». Там, где стояла запятая, делал паузу, там, где стоял восклицательный знак, восклицал, а перед точкой останавливался. Вот уже шестой год, как я работаю здесь. К тому же недавно мне еще доверили вести передачу по классической музыке, и это меня очень вдохновило.
– Так в чем же дело? – спросил продюсер.
– Это произошло недавно. Вы же знаете диктора Сон Донг Гапа, у которого умер отец. Так вот, меня временно назначили на его место в семичасовых новостях. Я никогда еще не вел новости. Я тоже диктор, но почему-то у меня не было желания выступать в новостях. Наверняка просто не было возможности проверить, подходит ли мой голос для этой передачи. Когда я свыкся с этой мыслью, неожиданно выпал такой хороший шанс: мне предложили вакансию на роль диктора в новостях. Правда, временно – подменять кого-то, и все же. Я был так взволнован тем, что наконец-то могу попробовать себя в новостях, что всю ночь перед выступлением не сомкнул глаз…
Он рассказывал, как он волновался и как до трех ночи проходил по квартире. И только когда настенные часы пробили четыре, он заставил себя прилечь и закрыть глаза. Ему надо было хотя бы на мгновение расслабиться. Иначе утром он бы ничего не соображал и завалил бы любую работу.
И это была его ошибка. Тут же задремав, он проснулся, когда время перевалило далеко за шесть – было без двадцати семь. В ужасе он снова натянул на себя одеяло:
– О, господи! – непроизвольно вырвалось у меня. Тогда мне хотелось провалиться сквозь землю, а от раздирающего чувства разочарования, казалось, задохнусь и умру на месте.
Дабы не оставаться в таком отчаянном положении, он кое-как натянул брюки, накинул пальто поверх пижамы и выскочил из дома, но, как назло, на то, чтобы поймать такси, которое раньше приходило моментально, ушло пятнадцать минут. В скором времени он уже стоял у входа телерадиостанции. Но он прибыл к моменту окончания новостей, которые когда-то вел Сон Донг Гап. Рассказал, что еще за день до этого случая он слонялся по студии, всем своим видом показывая безразличие к происходящему, но в тот момент растерялся и был похож на выпускника университета, который впервые пришел на телевидение для собеседования.
– Как я смог пропустить прямой эфир! «По газонам не ходить!» – даже эта табличка, воткнутая в траву, морально подкашивала меня. В голове всплывали то лицо беременной жены, то лицо отца, уже покрытое старческими темными пятнами. Я не сам выбрал себе работу и работал без особой любви к ней, но только тогда впервые ощутил, как глубоко привязан к работе диктора, что даже захотелось заплакать. Как объяснить все это грозному директору телевидения? Так или иначе, я вошел в лифт, поднялся на шестой этаж, в дикторскую. Был так сильно взволнован, что согнулся от стыда и постучал в дверь приемной, которая всегда была открыта и всегда полна снующими людьми, но в тот момент там никого не оказалось. Была только одна, как всегда, приветливая мисс Чха, которая, готовясь к следующей программе, начитывала сценарий.
– Гуд монинг! – только и бросила она. У меня закружилась голова: «Видимо, совершил такой крупный прокол, что меня, даже не выслушав оправданий, уволили?» – подумал и обратился к мисс Чха:
– Что происходит? Ведь это я провалил новости Сон Донг Гапа. Почему же так тихо?
На что она ответила:
– Ой, а вы не знали? Сегодня отменили все утренние передачи до семи часов утра. Дело в том, что вчера ночью в Лос-Анджелесе произошло сильное землетрясение, и в эфире спецвыпуском говорили только об этом. Я думала, вам заранее сообщили и вы не придете…
Я взорвался от смеха. Пошел в туалет и взглянул на себя: пальто поверх пижамы!
– И что дальше? – спросил продюсер.
– А это все.
– Не понимаю. Если это конец истории, то заявление об отставке зачем подали?
– Потому что все опротивело. Надоело, работая здесь, будто топтался на месте.
– Что? – не понял продюсер.
– А не хочу даже, чтобы меня понимали. Здесь и дня уже не могу больше выдержать. Что, умереть здесь?
Продюсер Пак сказал, что таким образом не решают проблему, и разговор начался заново. Ынсо сидела рядом и слушала, только теперь она впервые внимательно рассмотрела черты лица диктора. «Вот, оказывается, как он выглядит: нижняя часть челюсти заужена, спинка носа низко посажена, лоб узкий…» – думала Ынсо, наблюдая за диктором. Затем встала, сказала, что ей надо уйти пораньше, и распрощалась.
«Продюсер Пак не сможет переубедить диктора, тот уже все подготовил к своему уходу». – Ынсо почувствовала в тоне диктора твердую решимость оставить свою работу.
Продюсер спросил:
– Чем же вы будете заниматься?
– Еще ничего не решено. И это правда. Не знаю. Знаю только, что мне обязательно надо уйти отсюда, тогда я вздохну спокойно.
И это, видимо, было сущей правдой.
Ынсо оставила продюсера и диктора в холле и направилась к банку, который находился прямо у выхода телерадиостанции, и тут вдруг вздрогнула от неожиданности. Кто-то, она не разглядела, сидевший на стуле перед банком, быстро вскочил и стал приближаться к ней. Это был Ван.
Ынсо от испуга остановилась, а Ван подошел и встал рядом.
– Вы… как здесь оказались?
– Я ждал тебя.
– Меня?
– Ага.
Перед ней возникло лицо Сэ. Осторожно шагая, девушка пошла прочь, но Ван молча последовал за ней. Ынсо открыла дверь машины, припаркованной на площади, села за руль, и тогда Ван схватил девушку за руку.
– Поговори со мной хотя бы минуту! – умолял Ван.
– О чем?
– Ну Ынсо!
Молчание.
– Я сюда три дня подряд приходил после обеда и ждал по три часа. Сегодня наконец-то встретил тебя.
– Зачем?
– Хотел поговорить.
Ынсо села за руль, закрыла