Фантом Я - Ольга Устинова

ему, что я уйду и оставлю его без пищи на умирание. А он и я — одно. Мне нужно, я мечтаю от него избавиться, но это чертово существо держит меня крепкой хваткой, не отпускает. Паникует от боязни своего конца. Если его паразитизм на мне закончится, ему смерть. Но с чем я останусь? Привычка к душевной боли заполняет мое существование. И в этом смысле, что я буду делать без него? Его страх — мой страх. Мы побратимы. Всю мою жизнь он меня заполнял, и я считал, что это я. Я боюсь пустоты без него. Теперь, когда я понял, что это не я, а его во мне присутствие, я пытаюсь иногда вырваться. И не могу. От страха пустоты, незаполненности. Медитация — один из способов. Поэтому он и психует, не дает мне оторваться. Не хочет погибнуть с голоду, не получить свой рацион из моих энергий негатива, которые он сам же во мне вызывает, чтобы ему было чем питаться. Я снова зацикливаюсь на какой-нибудь упрямой идее, и он торжествует. Он счастлив.

* * *

Потребность выкинуть что-нибудь сногсшибательное, например сотворить о чем еще никто не писал и конечно как никто этого еще не делал, преследует. Мне мало, что я — одиночка. Я еще хочу это оправдать. «Я не такой как вы» — неужели им это непонятно. Меня швыряет в какой-нибудь экстравагантный поступок, после чего я заползаю в свою нору и затихаю на годы.

Очень часто, когда мне хочется написать что-нибудь, я не смею из страха, что это — не уникально. Фантом во мне требует уникальности, чтобы я отбился от стаи и принадлежал только ему. Он шепчет, если я что-то читаю: «Это не то. Ты можешь лучше». И я стараюсь нафорсить что-нибудь, ни на кого не похожее. Тогда он нашептывает: «Какую ерунду ты пишешь. Где твоя гениальность?» И я впадаю в безысходность.

У Фантома есть голос. Он постоянно меня критикует. Или наводит страх обещаниями о том, что со мной может случиться нечто ужасное. Я нервничаю. Я боюсь спать. Мне снятся печальные сны. Я встаю встревоженный, иногда среди ночи, и отправляюсь к компьютеру создавать гениальное.

Он твердит: «Не то. Где твоя никем не подмеченная метафора? Где твой Олеша?»

Я отвечаю: «Пошел вон». Я его гоню. Он уходит, ненадолго.

* * *

Я скучаю. Я с утра дежурю у окошка. Где же моя девочка, так красиво, так бесхитростно влюбленная в Пирата? Уже пару дней ее не было во дворе. Краса моя, моя невинность.

Вот она. Наконец-то. Уж не приболела ли?

Она сидит одиноко на скамеечке. Конечно ждет. Посидит, посидит, потупившись, потом — раз, шарит глазками по двору.

А вот и он. Видимо, высмотрел ее в окошко. Легкое прихрамывание ему всегда идет. Романтический корсар. Ах, эта, чуть сдвинутая поперек лба косыночка на буйной шевелюре.

Она запылала. Занервничала. Не знает куда девать розовые ручки.

Он и она беседуют. Рука его, как обычно, заброшена вдоль скамейки за ее плечами. Все так невинно.

Но сегодня произошло нечто чрезвычайное.

Они вдруг встали, он поцеловал ей ручку и, вместо того чтобы расстаться, они вместе отправились к ее парадной. Она неверными руками открыла дверь ключом, за которой они исчезли с глаз моих.

За что мне это? Бедная девочка попалась. Ловушка захлопнулась. Боже, что теперь будет!

* * *

Я — человек, боящийся грешить, а грешник я превеликий. Только этого никто не знает. Я и сам не знал, до совсем недавна. И когда я это осознал, вернее, начал подозревать о себе это, я спрятался в своей обетованной квартирке на Нижнем Истсайде, чтобы избежать ситуаций и искушений. И с тех пор, как я обрек себя на добровольное заключение, я все больше и больше думал о том, что за моей спиной, и все больше понимал, ах, какой же я нехороший.

Проблема была в том, что до момента ухода в подполье, я считал себя героем, воюющим с злыми демонами, пока меня не осенило, что с демонами мне надо воевать своими собственными, притворяющимися, что они — это не я.

Я проецировал своих демонов на люд вокруг, вдохновляя его, люд, на делание плохих поступков по отношению ко мне. А люд с удовольствием берет приманку. И поступки совершать горазд.

Я страдал и, постепенно накопив обиды, как следствие вдохновленного мной зла в других, воздвиг себе пьедестал из страдания своего и на нем замерз и продрог на ветрах одиночества.

Постепенно осознавая что случилось, и осмысливая себя, я понял, что хорошего во мне мало, и, во имя сохранения хотя бы этого малого, продолжал держаться уединенно. Кто захочет, тот придет. Я погрузился в уединение и самоанализ, что привело меня к заключению, что таких эгоистов и эгоцентриков как я, поискать надо.

Был один такой роман у меня.

Это ж надо, я ухитрился довести человека до полного скотства своим безропотным подчинением. Я блеял от любви. Я был рабом ее слова. Я был на побегушках. Я… я…я…

И, как существо невысокого духовного взлета, она решила, что я — примитивный раб. Моя потребность отдать себя в любви, была истолкована как бестолковая раздача. И со мной произошло то, что я разозлился на обиды. И, как обычно для меня, если я это испытал, то действовал без удержу, сжигая прежнее. Я не люблю себя в гневе. Осталось только досадное воспоминание.

* * *

Еще интересное открытие относительно себя я сегодня сделал. В редкие минуты душевного баланса, и даже кратковременной тихой радости, причиной для коих мне послужили какие-нибудь незначительные события, я не хватаюсь за авторучку и блокнот, чтобы зафиксировать это мое состояние на бумаге, как часто делаю это, когда мне из рук вон плохо. Короче, я не удостаиваю радость вехой в своих литературных выдумках или дневниках, что навело меня на мысль: уж не мазохист ли я какой, любящий бередить ранку, а то и рану. Не это ли процесс, питающий мое вдохновение?

Причиной же моего неожиданного прилива радости послужило то, что мы с моей юной девочкой оказались вместе в лифте и проехались столь близко друг к другу до моего этажа. Она ехала к знакомым, живущим на моей площадке. Не к Пирату, который тоже живет на моей лестнице, на втором этаже. Наверное ей хотелось с ним столкнуться где-нибудь, где есть вероятность. Случайная встреча.

Последнее время она сияла от восторга, и сходу сказала мне «с добрым