Первокурсники - Том Эллен
Когда я наконец добралась до кухни, почти наступил полдень. За столом сидели Фрэнки, Негин и Либерти.
— Как дела, Фибс? — Либерти улыбнулась, но вскоре вышла, явно почувствовав напряжение.
Девчонки так и не заговорили.
— Привет. — Я помялась на месте, гадая, позволят ли мне хотя бы присесть.
В дверях появился Коннор, но тут же скрылся. Фрэнки сделала глоток чая.
— Как вы? — Я пыталась говорить ровно.
— Да так… — Она уставилась в пустую чашку. — Вся эта ерунда с Уиллом. Странно это, как по мне.
— После случившегося с Бекки… — добавила Негин.
Я прямо чувствовала, что она долго репетировала, лишь бы не сказать ничего лишнего.
Моя жизнь превратилась в спутанный клубок ниток. И нити переплелись так сильно и туго, что уже ни за что не разобрать. Как только что-нибудь шло наперекосяк, остальное тянулось следом. У меня почти не осталось сил, чтобы все объяснить.
— Ладно, — начала я. — Слушайте. Ничего у меня с Уиллом не было. Когда я вернулась, он торчал в баре.
Девчонки не отрывали глаз от чашек. Что, если они мне не поверят?
— Он заметил меня, вышел и начал ныть о своих проблемах, и все ныл и ныл. Что он завалил семестр, и что теперь его выгонят из универа, и что он на самом деле хороший человек, и люди должны понять, что он хороший. Говорил, что отец его ненавидит, и это было охренеть как странно, и я просто не знала, что ответить. Он был в стельку. Я приготовила ему чай и…
Негин подняла руку, прерывая меня.
— Ты приготовила Уиллу чай? — спросила она с отвращением.
— Да, звучит странно. И так и есть. Но он казался таким отчаявшимся. Был почти невменяем. А потом сказал, что его вызвали к проректору и что надо что-то делать, иначе футбольную команду распустят, а его самого выгонят.
— Ну и отлично, пусть выгоняют. — Фрэнки пожала плечами. — В этом вся суть протеста.
Я кивнула:
— Я знаю, знаю.
— А ему ты это сказала?
— Сказала, что он сам устроил этот бардак. Он попросил меня сегодня прийти к проректору. В качестве свидетеля. Того, кто участвовал в акции протеста, но против отчисления Уилла. Кто за него поручится и заверит всех, что он порядочный парень.
Фрэнки отрывисто хохотнула.
— Естественно, я отказалась. Но он все просил и просил, и расстраивался все сильнее, а под конец почти плакал. А потом сработала пожарная сигнализация.
Девчонки переглянулись.
— Ясно.
— Чай хочешь? — тихо спросила Негин.
Я кивнула.
— Честно… Я знаю, что вчера вечером был полный треш, и повела я себя как…
— Ага, треш, — перебила Фрэнки. — Но ты ни при чем. — Она мягко мне улыбнулась. — Вся эта ситуация с Эбби просто ужасна, Фибс.
— Угу. Напоминает эффект домино, а я в самом центре. И уже практически тону в падающих костяшках. Последнее, что мне сейчас нужно, этот чертов бал. Если я куда и должна пойти, то не на танцы, а в психушку.
— Молока нет, — застонала Негин.
Мы спустились на улицу. Фрэнки даже не удосужилась сменить пижаму на нормальную одежду и все еще куталась в одеяло. Когда мы вошли в магазин, какие-то ребята посмотрели на нас и переглянулись. В напряженной тишине мы купили молока, а когда возвращались, заметили группу людей перед баром. Все пялились на доску объявлений. Мы замедлились, и мне потребовалась всего секунда, чтобы осмыслить увиденное.
Она висела в самом центре, пришпиленная поверх множества листков. Зернистая, черно-белая, но достаточно четкая. Фотография спящей девушки: голова чуть запрокинута, кудрявые волосы по всей подушке, рот широко открыт. Моя фотография.
ЛЮК
Я наблюдал, как поезд Эбби уменьшается, пока не осталось лишь крошечное пятнышко на горизонте. Затем отыскал скамейку и просто сидел, безучастно глядя на табло и слушая тоскливый голос диспетчера, эхом отскакивающий от стен.
Было странно представлять, что завтра в это же время я поеду домой. Снова увижусь с мамой и папой. Встречу и Риса и остальных. Проведу рождественские каникулы, кратко и в социально приемлемой форме повествуя куче родственников о жизни студента-новичка. «Да, было круто. Утомительно, но очень круто». Так я, наверное, и скажу. Ну а как еще можно описать этот первый семестр? Как выразить смущение, свободу, неразбериху, веселье, ужас и общее безумие всего этого? Никак. Это можно только пережить.
Я встал и медленно побрел по платформе, почему-то прокручивая в голове слова Артура. Это было на прошлой неделе, часа в три ночи. Мы смотрели Нетфликс, а Артур начал рассказывать о какой-то философской книжке, которую читал. Так вот, ее автор (фамилия звучала как-то по-русски) выдвинул теорию, что человек — это не просто единое целое «Я», нет, на самом деле это миллиарды разрозненных крошечных «Я», и все тянутся в разные стороны, дабы получить желаемое.
В ту ночь я велел Артуру заткнуться, чтобы спокойно посмотреть третью часть «Железного человека». Но теперь, после Эбби и Маркуса, Фиби и Уилла и всего случившегося за семестр, теория этого философа внезапно обрела для меня смысл. И шагая по холодному вокзалу, я чувствовал себя не нормальным, цельным человеком, а роем глупых, смущенных, ревнивых крошечных «Я», запертых в одном теле.
Ну хотя бы с Эбби все наконец наладилось.
Или начало налаживаться, что тоже неплохо. Но с Фиби… Было неприятно видеть их с Уиллом прошлой ночью на лестнице. Очень неприятно. Я бесился от мысли, что они вместе, но действительно ли это изменило мои чувства к ней? Странно, но чем больше я об этом думал, тем яснее понимал, что единственное, на чем сходятся все мои «Я», — это тяга к Фиби.
И тут меня осенило. Может, еще не поздно для сюрприза.
Многое изменилось за последние двадцать четыре часа — в мою комнату вошла Эбби, из комнаты Фиби вышел Уилл, — но все это не имело значения. Я вдруг осознал, что всю неделю связывал сюрприз только с собой и Фиби, хотя на самом деле это чушь собачья. Он был намного важнее.
Я снова посмотрел на табло и замешкался на мгновение, размышляя, действительно ли идея хорошая. Морозный воздух и яркий солнечный свет настаивали, что нет, идея плохая.
И все же… Она казалась хорошей неделю назад, когда Эд рассказал мне о Джамиле. И каждый прошедший с тех пор день, когда я сидел в библиотеке с Фиби
