Глубокая печаль - Син Кёнсук
Голос Хваён задрожал, как в тот весенний день:
– Бывает такое… Бывает… – все повторяла и повторяла она, бормоча, – бывает…
– Спите? – спросила через некоторое время Ынсо, но ответа не последовало.
В темноте Ынсо приложила свою ладонь к лицу Хваён, и она стала влажной от слез. Ынсо лежала тихо и чувствовала, как сквозь дыхание Хваён иногда прорываются редкие всхлипывания, и уже подумала, что пора вернуться домой. Она попыталась вытащить руку из-под головы Хваён, когда та, повернувшись, пробормотала:
– А бывает, что иногда мне кто-то говорит:
«Прорывайся и выходи. Прорывайся и выходи…»
Тогда Ынсо глубже просунула руку под голову Хваён, легла поудобнее, крепко обняла ее и подумала, засыпая:
«Говоришь, надо прорываться?»
Осень
Как-то шла по улице и увидела на стене афишу с надписью:
«Любовь – это когда не жалеешь времени для друга».
Сразу же вспомнила о тебе. Вспомнила,
что с какого-то момента у тебя нет для меня времени.
И, стоя перед этой афишей, приклеенной на толстый слой клея,
с ужасом поняла, что ты меня не любишь.
И так я живу день ото дня.
Год спустя – сентябрь
Ынсо вынула из широкой и глубокой миски стебли таро[15], которые сварила вчера, предварительно замочив крутым кипятком и оставив в воде на ночь. Если их не ошпарить кипятком и не вымочить, они будут грубыми и терпкими. Сейчас же они стали мягкими и нежными на вкус.
Это свекровь еще весной посадила таро под гранатовым деревом у себя во дворе. Собрав урожай, она высушила стебли таро и отправила по почте сыну. О том, что Сэ очень любил салат из стеблей таро, Ынсо узнала только после свадьбы. Свекровь разводила это растение у себя в огороде и все приговаривала: «Корейский таро вкуснее, почему же на рынке продают только семена японского?» А когда пришло время выкапывать клубни, она говорила: «Японские хоть и больше, а наши крохотные вкуснее».
Ынсо вынула из воды стебли таро и досуха отжала. Мелко нарезала креветки и устрицы. Из кухонного шкафа достала миксер, размолола в нем семена дикого кунжута, добавила немного воды и еще раз прокрутила, получив соус.
В момент, когда она готовила салат из стеблей таро, ее всегда преследовал голос свекрови. Так и сейчас она откуда-то из-за спины будто говорила: «Соус из дикого кунжута имеет нежный аромат и сам по себе содержит масло, поэтому при тушении стеблей таро с кунжутным соусом не нужно добавлять растительное масло».
Однажды во время готовки этого салата Ынсо задумалась: сейчас размолоть семена кунжута в миксере не занимает и минуты, а как же раньше это делали, когда Сэ был еще маленьким? Как-то раз Ынсо спросила об этом Сэ:
– Как ты думаешь, как раньше мололи семена кунжута?
– Не знаю, может, в каменной ступке? – Сэ пожал плечами.
– В каменной ступке? Кунжутные семечки? – удивилась Ынсо.
– А как еще-то? – ответил Сэ.
Ынсо поставила на плиту сковороду и зажгла газовую конфорку. На разогретую сковороду положила отжатые стебли таро, нарезанные креветки и устрицы, добавила чеснок и красный перец. Подсолила черным соевым соусом, добавила кунжутный соус и начала тушить.
Жидкость на сковороде становилась все гуще, на кухне сразу же распространился аромат кунжутных семян. И тут Ынсо снова услышала в голове голос свекрови: «Стебли таро свари заранее и остуди. Потом надо будет только потушить их с мякотью креветок и устриц, а затем опять остудить. Другие салаты можно есть теплыми, а вот салат из стеблей таро только холодным, тогда запах кунжута будет ярче».
Обычно Ынсо делала салат из таро для того, чтобы отнести его на работу Сэ. Она положила его в салатницу, закрыла крышкой, завернула в платок, сняла фартук и переоделась. Закрыв дверь на веранду, она вышла из квартиры и уже вставила ключ в замок, но вспомнила, что забыла салат, снова открыла дверь и вернулась на кухню, взяла приготовленный обед и вышла. Она села в машину, припаркованную перед домом, и поехала к Сэ.
«Знать-то, осень пришла». – Ынсо заметила это только сейчас по дороге на работу к Сэ. Стоявшие вдоль дороги призрачные платаны[16] судорожно дрожали от холода, может потому, что ветер стряхнул с них все летнее одеяние.
«Уже осень. – Стоило Ынсо подумать об этом, как в ее голове всплыл образ села Исырочжи. – А как там Ису?» Как только она подумала о брате, все поплыло перед ней.
Ису позвонил ей днем раньше и сказал, что не хватает рук собирать упавшие каштаны. Они уже поспели, и на ветках висят треснувшие колючие шарики, из которых виднеются коричневые плоды. Ису еще добавил, что из-за того, что в этом году летом было больше дождей, чем солнечных дней, рисовые колосья полупустые и жатва не доставляет никакой радости. Поняв, что Ынсо не собирается поддерживать разговор, он спросил:
– Как ты? Теперь уже лучше?
«Нет, не лучше», – помрачнев, ответила себе Ынсо. От одной этой фразы душа выкинула, как черную грязь лимана, ее прошлое – все за раз.
Пока Ынсо медлила с ответом, Ису, запинаясь, пару раз позвал ее по имени и засмеялся. Если бы Ынсо не была замужем, то Ису обязательно позвал бы ее домой в деревню. Но теперь он не мог себе такого позволить и подавил эту мысль смехом. Но Ынсо, с грустью понимая, что именно хотел сказать брат, обнадежила его:
– Ису, я как-нибудь приеду.
– Не надо. Я сам приеду. Меня пригласили на свадьбу в Сеул.
– На чью свадьбу?
Ису замешкался с ответом.
– Я спрашиваю, на чью свадьбу? – снова переспросила Ынсо.
– А, ну да. Помнишь ли ты Намсу?
Ынсо сделала вид, что не знает его, и Ису продолжал:
– Ну, тот самый двоюродный брат Вана, мой ровесник… В прошлом году его семья почему-то бросила дом в деревне и переехала в Сеул. Не помнишь?
Ынсо помнила это, но помнила не Намсу, о котором говорил Ису, а Вана. Как долго не слышала она его имени от других людей. Каждый раз, когда оно неожиданно всплывало в памяти, она топила его в глубине сознания.
Ису сказал, что по
" alt="Михаил Ворскла - Русалка">
