Птичий отель - Джойс Мэйнард
Они играли самозабвенно, и если раньше приходилось бегать в пластиковых шлепанцах с местного рынка, то на этот раз юные спортсменки красовались в розовых ультрафлайтах. Правда, шорты осмелилась надеть одна Клавдия, тогда как девушки остались в привычных длинных юбках с плетеными поясами и вышитых туниках.
Никогда прежде эти скромные девушки не проявляли такого напора. На улице или на рынке, стоило парням заговорить с девушками, они стыдливо отворачивались. Или освобождали баскетбольную площадку, если там намеревались поиграть ребята. На этот же раз мальчики сидели на зрительских местах, наблюдая, как девочки ураганом носятся по полю.
Во время финальной игры я увидела Мирабель. В своей домотканой юбке и туго обтягивающем талию поясе, который она расшивала бисером целый год, девушка сильно выделялась среди остальных. Я видела, как она бегает по полю, пытаясь перехватить мяч, как мечется и пляшет в воздухе ее длинная коса. Один раз, забросив трехочковый, она упала на колени и истово перекрестилась.
Казалось, на финальную игру собралась вся деревня: пришли старухи, которые прежде никогда не интересовались баскетболом; устроившись на земле, мальчишки и мужчины следили за игрой восхищенно и с некоторой долей зависти. Ведь привычней было наблюдать, как девушка печет лепешки, а не делает обманные пассы.
Пройдет пара лет, и половина из них уже будет ходить с младенцами на руках, но сегодня самой их большой любовью был баскетбол. И главной звездой среди всех была Мирабель, возлюбленная Элмера.
50. Неожиданное предложение (и даже целых два)
Погрузившись на несколько лет в бесконечные строительные проекты для «Йороны», тем не менее я неизменно придерживалась одного важного для меня ритуала. После полудня я обязательно брала краски и отправлялась в сад писать картины. Я рисовала цветы, деревья, иногда – птиц. Изучая образы, чтобы потом запечатлеть их на бумаге, я забывала о собственном горе. Большего счастья, чем искусство, для меня не существовало.
В какой-то момент, когда количество работ достигло нескольких сотен, я устроила выставку-распродажу в ресторанчике у Розеллы. Цены были умеренные – по двадцать пять – тридцать долларов за одну картинку. Я ведь не собиралась наживаться на своем творчестве.
И тут ко мне в отель заявился незнакомец.
– Знаете, я видел ваши работы, – сказал он. – И пришел, чтобы сделать вам предложение. Наверное, это звучит странно, – продолжил он, – но наша встреча – это судьба. В ваших картинах столько нежности, они просто необычайны, даже когда вы изображаете простой листик или завязь цветка. Я хочу, чтобы мы сделали вместе одну книгу. О птицах.
Никто из однажды встретивших Джерома Шапирштайна не назвал бы его красивым. Узкие плечи, бледное лицо человека, редко бывающего на улице. Сейчас на нем были защитного цвета шорты ниже колен, белые гольфы, сандалии и сафари-панама с ремешком под подбородком. Поля у панамы были столь широки, что закрывали половину его лица. Но с первой же минуты я ощутила в нем некое обаяние. И энтузиазм.
– Вы даже не представляете, как я рад нашему знакомству, – сказал он. Лично я и представить не могла, с чего бы это. Да, а на шее у него висел на ремешке очень дорогой бинокль.
Джером Шапирштайн был владельцем одного нью-йоркского издательства и орнитологом-любителем, причем очень страстным. Он приехал сюда, узнав, что возле Лаго Ла Пас обитает такое огромное количество всевозможных видов птиц, какого больше нигде на планете не найти.
Он поселился в «Йороне». Мечтал понаблюдать за пернатыми и пополнить свои познания рекордным количеством их видов. Предыдущие десять дней он исходил с провожатым множество троп, сделав крюк в сторону джунглей и тихоокеанского побережья. И хотя до сегодняшнего дня ему не довелось столкнуться с редким и неуловимым кетцалем – пределом мечтаний любого орнитолога, – количество экзотических птиц, обнаруженных им возле озера, с лихвой перекрывало результаты его коротких экспедиций в США на протяжении двадцати лет.
И вот, когда Джером Шапирштайн увидел накануне мои акварели на выставке у Розеллы, ему в голову пришла идея: издать книгу с удивительными историями о птицах со всего мира. С моими иллюстрациями, разумеется.
– Собственно, я уже готов взять для книги ваши великолепные рисунки местных птиц, – сказал он. – Но еще нам потребуется отправиться и в другие уголки мира. Например, в Боливию с ее фламинго. В Антарктику, с ее пингвинами.
На этом список не заканчивался. Ласточки Капистрано[126] … вороны лондонского Тауэра…
– Можно ли себе представить что-то более прекрасное, чем парочка пушистоспинных синицевых бабблеров[127] в естественной среде Индонезии? – сказал Джером.
Я много чего могла себе представить, но воздержалась от комментариев.
Джером Шапирштайн воображал себе будущее издание как «книгу для кофейного столика» – большой подарочный альбом с цветными иллюстрациями, на бумаге высшего качества. Деньги – не вопрос.
– Я уверен, что мы создадим настоящий шедевр, – заявил мне Джером. По бюджету ограничений нет.
Не будет преувеличением сказать, что эта идея свалилась мне как снег на голову. Еще десять минут назад мы с Гасом и Луисом обсуждали установку септика. Я планировала сходить в питомник за розами, купить средство от блох для нашей собаки Кузми, заглянуть к местной ткачихе Жозефине на предмет чехлов для подушек и отвечать на телефонные звонки потенциальных клиентов, неизменно интересующихся: можно ли пользоваться нашей питьевой водой? И стоит ли волноваться из-за бандитос и похитителей? (Вода у нас фильтрованная. Никаких бандитос или похитителей в Эсперансе нет.)
И вдруг мне предлагают отправиться в Лондон и Антарктику. Более того: передо мной неожиданно замаячила карьера художника, о которой я подумывала пять лет назад, еще будучи в Сан-Франциско. Потом, казалось бы, эта тема была закрыта. И вдруг появляется Джером Шапирштайн с биноклем и сафари-панамой и настежь открывает дверь в прошлое.
Мы сидим на патио, попивая фирменный напиток Мирабель, и мой гость делится своими планами.
– Мне столько всего нужно вам рассказать… – Он просит называть его по имени, просто Джером. – И знаете, мы ведь только в начале этого удивительного приключения.
Его желание привлечь меня к оформлению книги всколыхнуло воспоминания, которые все реже посещали меня. Не просто о моей работе иллюстратором, но и о тех временах, когда у меня были Ленни с Арло. Помнится, мы тогда исходили весь Пойнт Рейес[128]: Ленни нес Арло в заплечном рюкзаке, сочиняя на ходу смешные песенки и останавливаясь, чтобы разглядеть мох на земле, наросты на деревьях или панцирь мечехвоста[129] на берегу. Вернувшись домой на Валлехо-стрит, я любовалась из окна
