Непостоянные величины - Булат Альфредович Ханов
– Не будем о грустном, Максим Максимыч.
– Ты прав. Грустнее только курс доллара под восемьдесят и квартальная премия в четыреста тринадцать рублей.
– У вас тоже такая сумма? – воскликнул удивленно Роман.
– У всех такая. Может, у Марата Тулпаровича другая, в корешок его не заглядывал. Вслушайся, звучит-то как звонко: квар-р-ртальная пр-ремия! Как рокот мотора. А на деле пшик. Вина грузинского не купишь… Смешно представить, но и этих копеек лишают, если хотя бы день больничного возьмешь за три месяца. Хворым и хилым премия не положена.
– Предлагаю следующий тост за здоровье.
Максим Максимыч покачал головой.
– Выдвигаю контрпредложение. Пьем за Романа Павловича Тихонова, замечательного педагога, подвижника социально полезного труда…
– Вы того, Максим Максимыч, – смущенно сказал Роман, – больше ешьте. Вкусная же рыба.
– Отставить. Пьем за тебя. Ты обменял столицу на провинцию и бесстрашно спустился в ад. Романтичный, не побоюсь этого испачканного слова, ход. Я вправе изобразить скепсис на роже, потому что Казань – это не Кызыл, не Воркута. Ты в любой момент можешь уехать обратно. Можешь?
– Хоть завтра, – соврал Роман.
– И не уезжаешь. Лилия Ринатовна тоже довольна тобой. Ты самостоятелен, не бросаешься чуть что за помощью к опытным учителям. Укрощаешь змей и тигров. В общем, свет на твою голову.
Англичанин со всей очевидностью пьянел. Доверительным тоном он сообщил свежую сплетню: Артура Станиславовича выставляют из школы, так как во время комиссионной проверки на его ноутбуке нашли порно. По слухам, даже детское. Ежели так, то грядут караваны инспекций и разбирательств, по итогам которых директора снимут. Артура Станиславовича, само собой, на нары. С нар Максим Максимыч вдруг переключился на обличение системы образования. Согласно англичанину, это импотенция правового государства, когда учителя штрафуют на треть заработка за нехорошее слово, тогда как ученику, пославшему педагога из той же школы на три буквы, лишь грозят пальцем.
Роман поднял стопку и сказал:
– За то, чтобы работа не преследовала нас на отдыхе.
– Аминь.
На выходе из уборной Роман по ошибке двинулся не туда и очутился у Мариши. Девочка, склонив голову с пышным бантом, сосредоточенно рисовала за столом. Ощущалось, что над детской комнатой родители потрудились. Белый мебельный комплект включал в себя письменный стол со множеством ящиков, широкую кровать, где Маришка запросто могла спать с раскинутыми в стороны руками, и изящный книжный шкаф с заполненными полками. В дополнение к письменному столу имелся компьютерный. Деревянный пол отливал лаком, под натяжным потолком пристроился кондиционер. Вдоль стены, на бежевых обоях, висели рисунки за авторством дочери Максима Максимыча. Никаких аниме и чародеек, преимущественно городские пейзажи с безупречным чувством перспективы и тончайшим исполнением деталей.
Мариша повернулась к гостю и спросила:
– Назовите, пожалуйста, вторую и третью форму прошедшего времени глагола fly.
– Хм, – сказал застигнутый врасплох Роман. – Flew… И снова flew.
– Flew, flown, – поправила Мариша. – Теперь вы.
– Чего?
– Скажите любой неправильный глагол.
– Например… Например, creep.
– Crept, crept. У «Radiohead» есть песня «Creep».
– Ого, каких музыкантов ты слушаешь. А Гегеля ты не читала?
– Нет, а кто это?
– Да так. Мыслитель немецкий.
– Нельзя говорить «да так», – заметила Мариша. – Ребенок подумает, будто вы считаете его глупым, и обидится. А вообще, я сейчас читаю английские сказки в оригинале.
Ошеломленный Роман вернулся в кухню, где Максим Максимыч жевал хлеб с салом.
– Умная у вас дочка.
– Четвертый класс, пора уже умнеть, – сказал англичанин с едва уловимой гордостью.
– По-моему, она не в нашей школе учится.
– Не приведи господь. Маришка учится в толковой гимназии.
Очевидно, Максим Максимыч не без оснований полагал, что компания Эткиндов, Хидиятуллиных и Михеевых погубит его дочь, и поместил ее в другую среду. В сущности, дать достойное образование – единственное, что в силах сделать человек для ребенка, чтобы по максимуму обезопасить его от дурного влияния.
У англичанина созрел заключительный тост.
– Смутные дни на то и смутные, что они приводят в замешательство, – начал издалека Максим Максимыч. – Турция, Сирия, Америка, Украина, обвал рубля – ряд длинный. Нефть дешевеет, еда дорожает, лица на улице стали злее, ожесточеннее. Ни власть, ни оппозиция доверия не внушают.
– Согласен с вами.
– У самого невзрачного депутата по две-три квартиры, не говоря уже о теневом бизнесе и машинах в гараже. Членам профсоюза подарки детские не выдают. Таким, что ли, верить? Или тем, кто с придыханием рассуждает о демократической Америке? На секундочку, Пиночет – ставленник США, да и с Хусейном звездно-полосатые дружили до тех пор, пока дядя Саддам награбленным делился. Расправа с индейцами, резня в Гондурасе и Сальвадоре, во Вьетнаме и Лаосе – это демократично или нет?
Максим Максимыч ударил кулаком по столу. О тосте он словно и думать забыл.
– Не демократично, – рискнул вставить слово Роман.
– Ни разу не демократично. Некому верить. Сильные мира сего нам добра не желают. Но мы должны учить детей добру. Добро – это великодушие решительного человека, когда он по своей воле оказывает помощь и не ждет ничего взамен. Надо творить добро. Выпьем за это.
– За добро.
После чая с вафельным тортом Максим Максимыч вызвался проводить Романа до остановки. Супруга англичанина попросила навещать их чаще, Мариша вручила гостю новогодний дар – миниатюрный графический эскиз, где изображалось здание с ионическими колоннами и памятник перед ним. Роман узнал Казанский университет.
– Существует две разновидности смелости, – сказал Максим Максимыч на улице, закуривая. – Первая включает умение настучать по морде подлецу и защитить свою крепость. Вторая – смелость идеалистов. Она вбирает две стадии. Первая – смелость жить и размышлять об устройстве жизни. Вторая – смелость жить и размышлять на трезвую голову.
– Третей стадии нет? – уточнил Роман.
– Разве есть?
– Жить согласно своим принципам.
Максим Максимыч, до того шагавший, застыл как вкопанный. Сигарета выпала из пальцев.
– Вон как завернул. Впрочем, это скорее безрассудство, чем смелость. Но ты попытайся.
В холодном автобусе Роман рассуждал, что значит последняя фраза Максима Максимыча. Обстоятельства не позволят тебе в каждом поступке соответствовать твоим высоким убеждениям, что будет подтачивать тебя и доведет до шизофрении? До самоубийства?
Мысли об обстоятельствах напомнили о школьных реалиях, точнее о слухах вокруг Артура Станиславовича. Если допустить на миг, что информатик, который без проблем мог запаролить или скрыть папки с порнографией на своем ноутбуке, погорел, то грядущая инспекция с особым пристрастием возьмется за мужской состав педагогов. Перетрясет документы раз по десять, в Москву запрос оформит.
Письмо № 4
От кого: Самого
