Пусть она вернется - Синтия Кафка
Спустившись по лестнице, я пересекаю дорогу и останавливаюсь на пару минут возле каменной стены, чтобы полюбоваться пляжем. Вчера вечером, когда Тим мгновенно заснул, только коснувшись подушки, я сражалась с бессонницей, поэтому прочла в Сети статью о том, откуда взялся такой цвет гальки – оказывается, вплоть до шестидесятых годов тут работал асбестовый завод. Эксперты и местные жители спорили о причинах такого цвета, но я не стала искать дальше. Это пространство, покрытое темным песком, меня завораживает, поэтому я даже не замечаю, как бежит время.
Очнувшись, я обнаруживаю, что на часах уже половина одиннадцатого, Тимоте звонил мне три раза и прислал сообщение: «Ты где? Встречаемся в кафе у башни, как сможешь. Срочно». Мое сердце сжимается, и я бегу на террасу.
Тим ждет меня за красным столиком в тени столетних платанов.
– Ох, ну наконец-то! – восклицает он, вставая и обнимая меня обеими руками, мешая проходу. – Я уж начал волноваться.
– Извини, я решила прогуляться и потеряла счет времени. Что случилось?
– Марго, произошло нечто невероятное. Я как раз заканчивал пробежку, когда позвонил телефон. Это была пожилая дама, она сказала, что живет над галереей.
– Правда?
– Она нашла мою визитку. А еще спросила приехал ли я один или с девушкой, а затем очень подробно описала тебя.
Я вспомнила, как шевелилась занавеска. Выходит, мне не показалось.
– Я ответил, что так и есть, – продолжает Тим, и она попросила, точнее, приказала прийти и забрать пакет, который она оставила на лавочке во дворе, и передать его тебе.
Он протягивает мне пакет.
– Ты знаешь, что там?
– Кажется, там тетрадка. Она запретила мне заглядывать и сказала, что когда ты все прочтешь, то она будет готова ответить на все вопросы, которые у тебя непременно возникнут. Марго… кажется, это принадлежит твоей матери.
Волоски у меня на руках встают дыбом, но на самом деле я не очень потрясена. Что-то вроде шестого чувства уже предупреждало меня о чем-то подобном. Горло пересохло, желудок завязался узлом. Но я должна узнать. Сейчас. Вынимаю содержимое из пакета, там оказывается коричневый конверт, а внутри – объемная тетрадь. Сердце колотится все отчаяннее.
Я открываю тетрадку, но еще до того, как прочесть первую дату, я узнаю этот почерк и быстро закрываю тетрадь.
– Это она писала. Моя мать.
Тимоте берет меня за руку и тихонько поглаживает ее кончиком пальца.
– Тебе будет легче, если я оставлю тебя одну, или мы пойдем куда-нибудь в тихое место?
Я не в состоянии ответить. Я бы хотела, чтобы этот момент никогда не наступал, чтобы кто-нибудь принял решение вместо меня: начать спешно читать или выкинуть эти страницы, сделав вид, будто их никогда не существовало. Нет, так неправильно. Больше всего я хотела знать правду, понять, что случилось, и двигаться дальше. Нет, не так. Больше всего я бы хотела, чтобы Тимоте был рядом, не убирал руку, а тепло его прикосновений продолжало согревать мою душу.
Я оказалась перед воображаемой дверью и знаю, что если хочу избавиться от пятнадцати лет сомнений, то должна войти в нее. Я не хочу, чтобы меня беспокоили, поэтому ищу глазами Тима и прошу:
– Проводи меня до пляжа.
5 июня 2015 года
Этим утром я проснулась от ужасной мигрени. Открыв глаза, я обнаружила, что лежу не в своей постели. Рядом со мной спал мужчина. Огюстен. Сердце замерло в груди. Я тихонечко встала, собрала свои вещи и ушла на цыпочках. Почему я ничего не помнила о том, как там оказалась? И что делала? Отвращение к себе охватило мое тело. Я не управляла собой, своими действиями, мыслями. На пустынной улице меня стошнило смесью желчи и едкого гнева. Вместо того чтобы отправиться к Жеромине, я побежала к морю. Вода была ледяная, но я разделась и бросилась в волны, чтобы смыть грехи. Я забыла все, что было накануне, но хотела забыть и то, как проснулась. Ни о чем не думать. Однако гнев и вина остались, прицепившись к моей душе.
По отношению к Огюстену прежде всего. Мы могли стать друзьями. Мне нравилось проводить с ним время. Помаленьку я научилась доверять ему и даже говорила себе, что он был способен выслушать мою историю, принять ее без осуждения. Но все пропало. Я больше никогда не осмелюсь взглянуть ему в глаза.
А потом Лина. Что она сделает, если узнает? Точнее, когда. А может быть, и уже знает. Я не осмеливаюсь даже представить себе ее ярость, сцену, которая последует. Ей не нравилось, когда мы с ним только начали сближаться.
Меня бесит, что я ничего не помню. Что я одновременно палач и жертва.
Мне понадобилось довольно долгое время, чтобы успокоиться и направиться домой.
Вернувшись, я вела себя так, будто ничего не произошло, но ничего хорошего больше уже не будет.
Жеромина заметила, что что-то не так.
Я намекнула, что хочу побыть одна, и она дала мне ключи от принадлежащей ей кабинки на пляже, чтобы я могла там спрятаться, если захочу уйти от всех.
Теперь я здесь пишу эти строки. Кабинка обветшала, я тоже. Но вместо того, чтобы погибнуть порознь, мы попробуем выжить вместе.
21
В одном из блогов, прочитанных мною вчера, было написано про пятьсот ступенек до моря. Мои ноги насчитали уже как минимум втрое больше, но мы все еще ползем. Дыхание давно сбилось. Молча – говорить я уже не в силах – мы спускаемся по крутой лестнице. Ступеньки сделаны из обычных камней, то круглых, то плоских, разных по размеру, и надо постоянно смотреть под ноги, чтобы не оступиться. Временами лестница вообще исчезает, превращаясь в тропу и внушая проблеск надежды на окончание пути, но новые ступеньки его гасят.
Я уже начала сомневаться, не ошиблись ли мы. Не надо ли было свернуть направо возле источника святой Джулии, а мы свернули налево, не сверившись с картой? Наверное, лучше было обойти или сесть прямо здесь, посреди горы, и прочесть наконец дневник. И вдруг солнечные лучи бьют нам прямо в лицо.
Мы дошли до цели. Перед нами раскинулся пляж. Я уже чуть не плачу от облегчения, когда неожиданно замечаю белый домик с голубыми ставнями. Меня
