Не могу и не хочу - Лидия Дэвис
Но больше всего я боюсь не ситуаций, с которыми мне не удается справиться, и не неловких моментов, когда я чувствую себя не в своей тарелке. Я боюсь чего-то более масштабного. Я не хочу быть в центре внимания большой группы студентов, которые следят за каждым моим словом или жестом. Это игра не на равных. Их так много, они сидят рядами, уставившись на одного-единственного человека напротив. Кажется, что даже мое лицо изменяется. Оно становится более уязвимым, потому что на него смотрят не дружелюбно, как смотрел бы друг или знакомый, или даже служащий в магазине или банке, а изучающе, как на чужеродный объект. Чем скучнее моим студентам, тем сильнее мое лицо и тело превращаются в чужеродные объекты для критического разглядывания. Я знаю это, ведь я сама была студенткой.
Верно замечено, что первая встреча с классом совсем не такая сложная, как последующие, потому что в первый день столько всего надо успеть сделать, и с этим я отлично справляюсь. Я отмечаю присутствующих, я объясняю, что мы будем изучать и что от них требуется. Я не стесняюсь копаться в своих заметках и распечатках, потому что в первый день так делают почти все преподаватели. Мне придает сил понимание того, что в жизни этих студентов было столько преподавателей, профессиональных, уверенных в себе и сильных преподавателей, что я тоже могу притвориться уверенным в себе, даже требовательным преподавателем, и они поверят. Иногда я играю так хорошо, что мне удается поддерживать их в этом убеждении и позже.
Иногда на занятиях даже происходило что-то хорошее. Иногда дискуссия выходила интересной, студенты казались удивленными и заинтересованными. Случались даже редкие занятия, которые были хорошими от начала до конца. Мне нравятся студенты — большинство из них, хотя и не все. Они всегда мне нравились, может быть, потому, что их оценки зависят от меня, и они стараются продемонстрировать себя с наилучшей стороны.
Я люблю читать их работы. Каждую неделю меня ждет новая стопка работ, обычно распечатанных и аккуратно оформленных, и я всегда надеюсь найти в них что-то драгоценное. И там действительно всегда встречаются хорошие места, а иногда попадается что-то действительно выдающееся, идея или хотя бы фраза. Самое захватывающее — это когда студент, который до этого звезд с неба не хватал, вдруг выдает что-то очень хорошее, На самом деле, читать и проверять студенческие работы — это то, что я люблю в своем деле больше всего, отчасти из-за того, что занимаюсь этим дома, в одиночестве, обычно лежа в постели или на диване.
Но хороших моментов и отдельных удачных занятий гораздо меньше, чем моментов тяжелых.
Когда я только-только узнала о том, что получила грант, я мечтала, что смогу бросить не только преподавание, но и свой кабинет, и принять участие в общественной жизни. Я могла бы даже претендовать на какую-нибудь административную должность, пусть даже не очень высокую — в школе или городском совете. Но потом я подумала, а стоит ли вообще заниматься общественной деятельностью. Может быть, лучше было бы проводить время наедине с собой в кабинете. Или остаться в кабинете, но время от времени пописывать колонки в местную газету.
Уже потом мне пришло в голову, что все эти порывы должны были перегореть сами собой, чтобы я смогла вернуться к нормальной жизни. Может быть, этого я и хотела: чувствовать то же, что и всегда, делать то же, что и всегда, с той только разницей, что теперь у меня было немного больше времени, немного меньше работы и немного выше самооценка.
Из колледжа, где я училась, из моей альма-матер, мне ни разу не пришло ни весточки, они даже не брали интервью в журнал для выпускников и не просили пожертвований. Но как только в академическом бюллетене напечатали про грант, мне позвонила с поздравлениями сама председательница. Она сказала, что весной мне придет на почту официальное приглашение дать в колледже речь. Я ждала, но приглашения так и не получила. Я написала вопросительное письмо, но ответа так и не получила. Через несколько месяцев мне снова стала приходить почта из моей альма-матер, но это были только свежие номера журнала выпускников и просьбы о пожертвованиях.
Постепенно я наконец снова почувствовала себя как всегда. Несколько недель подряд я чувствовала себя слегка нездоровой и боялась несчастных случаев. Я боялась, что умру. Почему я вдруг стала бояться смерти? Стала ли моя жизнь более ценной из-за гранта? Или я думала, что раз со мной произошло что-то хорошее, теперь должно произойти что-то плохое?
Может быть, я боялась, что умру и не успею воспользоваться свалившейся на меня удачей? Грант мне пообещали, и они, то есть вы, не могли его у меня отобрать. Но вы порядка ради сообщили, в первом же письме, что если я умру, члены моей семьи — например, моя мать, или сестры, или мой брат — не смогут претендовать на него. Уточнять, что если я умру, то тоже не смогу претендовать, было необязательно.
Или я подумала, что после того как мне пообещали что-то настолько хорошее, я точно умру, прежде чем получу это?
Я вдруг стала щедрой. Мне хотелось делиться деньгами с друзьями, раздавать двадцатидолларовые бумажки незнакомцам. Я подумывала о том, чтобы пожертвовать что-нибудь грустному, ободранному автобусному вокзалу — может, какие-нибудь большие растения в горшках и полку с книгами в зал ожидания.
Потом подруга, которая через это уже проходила, посоветовала мне быть поосторожнее. Она сказала, что время от времени на меня будет находить почти непреодолимое желание раздать все деньги.
В жизни я много чем хотела заняться, но мне не хватало времени. Я не особенно изящна, но люблю танцевать. Я хотела
