Разговоры в рабочее время - Нелли Воскобойник
Джамила Баргути одолела все препоны и поехала учиться в Советский Союз. Занятно, что в те годы предмет «внутренние болезни» в Ставропольском медицинском институте преподавала моя тетя Рива – мамина двоюродная сестра, профессор медицины. Так что мое семейство уже пересекалось с семейством Баргути в восьмидесятых годах прошлого века. Но это так, к слову…
Арабской девочке было нелегко в ставропольском общежитии. От халяльной пищи она отказалась еще в самолете. Платок сняла через неделю. Через пару месяцев болтала с соседками на сносном русском, а через год была лучшей студенткой на своем курсе. Она научилась у девочек подкрашивать веки синими тенями, курить «Приму» и опрокидывать за дружеским столом рюмку водки.
Получив диплом с отличием, Джамила вернулась в Рамаллу. Очень скоро у нее уже была своя небольшая гинекологическая клиника и репутация отличного женского врача. Замуж она, конечно, не вышла.
При первой нашей с ней встрече я увидела интеллигентную, состоятельную, прекрасно одетую женщину. Ее съедал рак легких. Та страшная его форма, которой болеют одни только заядлые курильщики.
А если бы… она осталась дома, вышла бы за усатого, строгого, неразговорчивого мужа. Носила бы хиджаб, пекла баклаву для своих детей и внуков… и умерла бы на сорок лет позже. Почтенной, всеми любимой восьмидесятилетней старушкой…
У жизни нет сослагательного наклонения.
Испытательный срок
Однажды случилось чудо: мы вылечили студента от меланомы. Болезнь дала уже несколько метастазов, и парня все считали погибшим. Его лечила профессор Лотем – изумительный человек и необычайно знающий, опытный и удачливый доктор. Она главный специалист Хадассы по меланоме, и ее исследования знакомы каждому профессионалу, кто занимается этой болезнью. Она улыбается легче и охотнее, чем любой другой человек на земле, и улыбка ее, широкая, искренняя и обаятельная, способна ободрить самого унылого пациента.
Парень был в шоке, вызванном неизлечимой болезнью, и работать с ним было нелегко. Мы облучали его с величайшей осторожностью, и опухоль совершенно исчезла. Ко всеобщему изумлению, он выздоровел. Закончил университет и теперь работает адвокатом. Но шок его не прошел. Он остался тяжелым, странным, неконтактным, хотя и здоровым человеком. Он не женился и, кажется, не имеет друзей. Общается только со своими клиентами, с сестрой и матерью, которые за время его болезни тоже слегка тронулись от любви и сострадания. А рассказ, собственно, о его сестре.
Она закончила университет по специальности «рентген» и решила остаться работать в том отделении, которое спасло ее брата. В те времена зарплаты наших техников были невелики, и особого наплыва желающих на открывшуюся вакансию не было. Поэтому Лимор с легкостью приняли на двухмесячный испытательный срок и отправили практиковаться.
Эта женщина повела себя самым неожиданным образом. В первый же день, знакомясь с другими техниками, она сообщила им, что собирается стать лучшим работником в отделении.
Если вы новобранец в мордовском стройбате, послушайтесь моего совета: не говорите дедам, что через пару недель вы превзойдете их по всем пунктам боевой и политической подготовки. Не надо!
Начинающие обыкновенно стараются быть полезными старожилам в разных пустяковых делах, не требующих квалификации: куда-нибудь сбегать, что-нибудь отыскать, навести порядок на столах, постелить простынку больному и всякое такое. Лимор высокомерно пренебрегала незыблемой традицией.
Работа техника радиотерапии требует немалых знаний, очень специфических навыков, сноровки и опыта, а также пристальной внимательности и психологической совместимости с коллегами и пациентами. Кроме того, существует неписаный поведенческий код. Например, техники никогда не пререкаются в присутствии пациента и не повышают голоса – больной должен чувствовать их спокойствие и уверенность. Ему, бедняге, и своих тревог и сомнений хватает. Персонал обязан излучать безмятежность.
С учетом всяких тонкостей даже год-два работы техником еще не делают тебя достаточно самостоятельным. И через пару лет ты нет-нет да и вынужден обратиться за помощью к более опытным.
Лимор не замечала этих профессиональных тонкостей. С первого дня она стремительно влетала в святая святых – комнату, где больной лежал на столе, хватала, не дожидаясь двух других техников, пульт и целеустремленно начинала крутить все, что крутилось, вокруг всех трех осей. Входили ее напарницы, не без усилий отнимали у нее пульт управления и, пытаясь подавить раздражение, говорили пациенту несколько ободряющих, ничего не значащих слов. После этого все выходили во внешний отсек, где находится главный пульт, и там Лимор мягко объясняли, кто она есть и какая от нее польза. Она принималась рыдать, что давало возможность спокойно принять трех-четырех пациентов, пока она не успокоится и не вернется на боевой пост. И там она снова ощущала себя Главным Целителем и бросалась отвечать на любой вопрос пациента. Она и представления не имела, что вопрос «Можно я приду и в пятницу тоже?» имеет биологический, медицинский, административный и социальный аспекты. Поэтому твердо отвечала на все по своему куцему разумению. За что получала чувствительный нагоняй и снова убегала рыдать.
Однажды, пожалев новобранца, жестоко цукаемого дедами, я позвала ее помочь мне с измерениями. Я измеряла длины катетеров, имплантированных в тело больного, а Лимор взялась записывать их в соответствующие столбцы.
– Двенадцать и шесть, – продиктовала я, – или даже двенадцать и семь…
– Послушай, – строго сказала Лимор, – если ты физик, то должна понимать, какую неточность в расчет внесет ошибка в один миллиметр!
После этого во мне, старой обозной кляче, проснулся боевой конь, изысканным аллюром гарцующий на параде перед гренадерским полком, и я сказала ей все, что думала по этому поводу, и даже, кажется, еще больше.
Через два месяца после начала работы она тихо исчезла, а еще через полгода стихли бурные воспоминания о ней, и ее имя кануло куда-то вглубь богатейшей истории нашего отделения.
Гроздья гнева
В один из очень плотно загруженных дней меня позвали в онкологическое отделение, чтобы дать пациенту радиоактивный йод. Он нужен для лечения после удаления щитовидки. И действительно радиоактивный. Так что счетчик Гейгера, лежащий рядом со свинцовой коробочкой, в которой прячется капсула, действительно трещит. Значит, действуя по справедливости, мы стараемся делать это по очереди. Доза, которую может получить физик, конечно, крошечная. А все-таки суммируется. Потому я и не могла попросить молодых услужливых сотрудников избавить меня от нудной тягомотины.
Бросила три начатых дела, схватила тележку с контейнером, счетчиком и необходимыми бумагами и помчалась из своего глубокого подвала на нужный этаж. Влетев в комнату, где меня должен был ждать больной, я обнаружила там уборщика, который упоенно гонял по полу обильно-пенную теплую воду. Я аж зашипела от ярости. Выскочила в коридор и
