Электрические киты - Александр Касаверде
– Бу-у-у-д-д-у-у.
Мы примостились за последним столиком у окна. Расставили подносы со свежезаваренным кофе и тарелки с горой панкейков.
– Ок, Леннон. Харе дуться уже! Предлагаю официально начать сначала, – говорит Лана. И отпиливает кусочек панкейка. И причмокивает, мол, так вкусно. – Мм. Жизнь! – И продолжает: – Откуда я вообще могла знать, что ты реально существуешь? Может, ты сбой в матрице или тебя там нейросеть сгенерировала в окошке зума?
И смотрит. На мою кислую мину.
– Ты не обижайся. Я шучу. Знаешь, – говорит она, слизывая кленовый сироп с ложки, – даже тебя виртуального я все равно больше любила, чем всех этих.
Я оборачиваюсь и вижу за другим столом Акселя с Лехой, Медведя. Костик мне машет рукой, мол, да, дружище, все так! Хотя, понятно, он вообще не слышит, о чем Лана говорит.
– Все, проехали? – спрашивает Лана
Я киваю.
– Не злишься?
Я киваю и вытираю салфетками потные дрожащие руки.
– Ты какой-то странный, Леннон, с тобой все ок?
– Ок, – говорю я, вжимаясь в стул. Хочу, чтобы он стал коробкой, в которой можно закрыться и лежать, пока все не кончится.
И Лана переключилась уже на другую тему и начала мне что-то рассказывать про гонки и что она уже придумала, как вести блог. Рассказывает, что ребятам нужны подписчики в их социальных сетях и они вообще в будущем кино будут снимать про свою мотобанду, а сейчас типа приквел, как первые части «Звездных войн». А потом будет сиквел, и мы станем сценаристами фильма. А я, может, и режиссером.
– Билеты, расходы – все за счет компании, и суточные обещали, а гонорар уже по факту работы, – говорит Лана. – Пятьсот баксов на нос, Леннон, ты представляешь? Ты сможешь себе электрогитару «фендер» купить, а я не решила. Я, скорее всего, отдам деньги в фонд далай-ламы. Или японских буддистов. Ты слышал про секту Сей-Сенагон? Они, короче, сидят весь день в монастыре и читают молитвы, чтобы все живые существа в мире были счастливы.
– Угу, – говорю я. И чувствую, что Лана сокрыта от меня целлофановой пленкой. И там, с ее стороны, есть воздух. А с моей заканчивается. Но никто, никто, кроме меня, этого не знает.
– Смотри, – говорит Лана и тычет мне свой картонный телефон. – На пару дней мы в Вильнюсе, там нас встречает их главный – Рупа, он у них типа глава секты. А потом едем до Амстердама и оттуда уже на пароме в Великобританию. Немного прокатимся по стране, остановимся в Ливерпуле, а из Ливерпуля на пароме уже на сам остров. А потом уже, как ты говорил, до Гебридских островов к китам. За день доберемся. Представляешь, Леннон. Мы с тобой на корабле и к китам!
– Вместе? – переспрашиваю я и слышу свой голос, словно со стороны. Будто это не я, а другой человек спрашивает. Другой человек, который почему-то своим голосом говорит внутри меня.
– Вместе, конечно. Ты чего, Леннон?
И, как в дурном анекдоте, тут, конечно, Костя за спиной уже стоит и обнимает Лану. И говорит такой:
– Я слышал про ваше путешествие. Может, и я с вами поеду. Чего после гонок-то делать?
И Лана смеется. Оборачивается к Косте и обнимает его в ответ. И что-то ему говорит. Что-то про то, что гонки ей напоминают медитацию и скорость, – это, наверное, жуть как круто.
И с меня уже в три ручья течет пот. И мне кажется, что под бензоколонкой, видимо, метро проходит. Потому что пол начинает трясти. Только я понимаю, что тут никакого метро быть не может. Но пол все равно ходит волной. И стены трещат.
Трещат. Трещат. Трещат.
Трещат, как антарктический лед. И взрываются вдребезги. И взрывается это гребаное кафе. И я вместе с ним распадаюсь на тысячи и тысячи осколков. И эти осколки – кусочки реальности – сотни муравьев растаскивают в разные стороны.
– Потрогай лоб, – прошу я Лану.
Она трогает.
– Да ты, блин, горячий, – говорит она.
И тут чувствую, что у меня температура. И спрашиваю:
– А врач тут есть?
– Да… похуй, пройдет, – говорит Костя. И тоже прикладывает руку к моему лбу, отчего меня чуть не перекореживает. – У него максимум тридцать семь.
И рассказывает, что он в Питер и обратно ездил за шесть часов, мол, девушке какое-то лекарство привезти нужно было. И у него вообще была температура еще выше, но он понял, что должен спасти девушку. Мол, он такой хороший. И все такое.
«Тридцать семь, тридцать восемь, тридцать девять», – считаю я. А сколько интересно нужно, чтобы всё? И думаю, что теперь точно куплю этот дурацкий билет домой. Пытаюсь сделать полный вдох и полный выдох. Марк говорил, что нужно следить за дыханием.
Глубокий вдо-о-ох и выдо-о-ох.
И обязательно найти объект фокуса. И я смотрю на Лану.
– Ты точно оке-е-е-ей, о-о-о-у-у ке-е-е-ей?
Звук расплывается, расщепляется на две дорожки. Будто Лана говорит в замедленном стерео.
И еще глубокий вдо-о-ох и выдо-о-ох.
И все пройдет. И я слежу. За вдохом и выдохом. Но только воздуха нет. Его, блин, высосали из картины происходящего. Я вдыхаю и выдыхаю. Но кислорода нет. Грудь сжимает, и все идет кругом. И сейчас, главное, только устоять на ногах. И еще от кофе начинает сердце колотить. Мне же Марк говорил – после 16:00 не пить кофе, вообще лучше не пить кофе.
– Я умираю, – говорю я Лане. – И хочу сказать, чтобы мой прах развеяли на берегу океана, как в фильме «Большой Лебовски».
Мы уже за кафе. Костя и мотобанда сели на мотоциклы. Медведь курит у «спринтера». И вот этот временной отрезок, когда все это успело произойти у меня, словно кто-то вырезал. И Лана разворачивает меня так, припечатывает к стене и говорит:
– Ты же мне рассказывал, что у тебя это бывает. И это неправда, понимаешь? Ты сейчас боишься своей иллюзии, хвоста дракона. Который видишь только ты.
– Лана, мне херово… – мямлю я.
– Отвлекись от всего, страх, сомнение отбрось, – говорит она. – Главная заповедь голливудьянства. Ты же сам меня учил.
И я хочу сказать, что это же все игра, а херово мне по-настоящему, но у меня выходит только:
– Да, это наша главная заповедь. Очисти разум!
– Твои действия – это не твои действия. Это то, во что ты веришь. Твоя паника – это ложка Пифии. Понимаешь? – говорит она.
И тут она делает вид, что она Нео из
