Горькая истина - Шанора Уильямс
– Не забудь чай, – говорю я, протягивая мужу стакан.
– Ах да, точно.
Доминик улыбается, потом целует меня в щеку. Некоторое время он смотрит на меня, и его взгляд становится мягче.
– Джо, прости, пожалуйста, за то, что я вчера наговорил. Когда выпью, веду себя как полный идиот. Я очень ценю все, что ты для меня делаешь. И твой чайный бутик просто классный. Ты заслуживаешь большего.
Последнее утверждение Доминика звучит двусмысленно. Я заслуживаю большего внимания от него или заслуживаю другого мужчину, получше?
Но шанса задать этот вопрос мне не представляется. Еще раз чмокнув меня в щеку, Доминик произносит:
– Буду вечером.
Как только муж выходит за дверь, я бессильно опус каюсь на скамеечку в прихожей.
Через несколько секунд смотрю в окно и вижу, как внедорожник Доминика отъезжает от дома.
Поворачиваю голову в другую сторону. Теперь все мое внимание сосредоточено на двери кабинета в конце коридора. С бешено колотящимся сердцем встаю, отряхиваю бежевые легинсы и того же оттенка рубашку и иду к этой двери.
Повернув ручку, вхожу внутрь. Я полна решимости выяснить, что на самом деле происходит с Домиником.
15
ДОМИНИК
Доминик не припоминает, когда в последний раз так психовал. Хотя нет, память услужливо подсказывает: в тот самый вечер, который он провел с Бринн Уоллес.
Он делает глоток горячего чая, надеясь, что напиток успокоит его расшалившиеся нервы. После того как Доминик обнаружил новую записку, о том, чтобы подняться в спальню к Джолин, не могло быть и речи. При одной мысли об ужасном послании сердце начинало биться где-то в горле.
Прошлой ночью Доминик даже не пытался лечь спать. Вместо этого он открыл мини-бар, на полках которого были аккуратно расставлены бутылки с крепким алкоголем на любой вкус. Под баром располагался винный холодильник, где каждая бутылка стоила намного больше десяти тысяч долларов. Отыскав свой любимый бурбон, Доминик плеснул немного в один из пустых стаканов на столешнице и опрокинул залпом. Лишь на третьем стакане он немного успокоился, а в голове хоть чуть-чуть да прояснилось. Был только один человек, способный изводить его подобным образом, и Доминик назначил с ним встречу.
Два местных офицера едут за его внедорожником к губернаторской резиденции. Доминик выходит из машины и сразу направляется внутрь, с облегчением заметив на территории двух охранников Фрэнка. Войдя в кабинет, Доминик садится за стол в массивное кожаное кресло.
Этот кабинет он ненавидит всеми фибрами души. А если уж начистоту, вся резиденция вызывает у него отвращение. Здание пропахло нафталином, и даже, когда мимо двери никто не ходит, откуда-то все время доносится скрип. Деревянные панели на стенах до смешного старомодны, а все ковры кажутся грязными, хотя их пылесосят несколько раз в неделю. Еще только собираясь выдвинуть свою кандидатуру на пост губернатора, Доминик уже твердо решил, что не будет ночевать в этом здании. Не потому, что его построили заключенные в 1880 году (факт, от которого ему становилось не по себе, особенно учитывая, что большинство этих заключенных наверняка были цветными), а потому, что Доминик не мог представить, как здесь вообще можно жить. Эта резиденция была ему чужой. Да что там говорить, она никогда никому не принадлежала. А портреты на стенах! Все эти белые господа целый день взирают на него сверху вниз. Если бы Доминику пришлось тут обосноваться, он бы поснимал их все до единого.
Откинувшись на спинку кресла, Доминик достает сложенный листок бумаги – тот самый, который ночью заметил на стекле. Тогда в порыве гнева Доминик яростно скомкал записку, прямо руки чесались сжечь ее, но он вовремя сообразил, что нельзя уничтожать доказательство своей вменяемости.
Доминик смотрит в окно, но вдруг хмурится, заметив что-то из ряда вон выходящее. Встав с кресла, он подходит к подоконнику. Небо стало фиолетовым. Не синим, не светлым и бледным, а именно фиолетовым. А солнце смахивает на желтое драже «М энд М'с». Доминик плотно зажмуривается, потом снова открывает глаза, но за окном ничего не меняется.
– Что за черт? – бормочет он.
Из транса его выводит хлопок двери. В коридоре раздаются шаги. И вот на пороге стоит мужчина, с ног до головы одетый в черное, – широкоплечий, бритоголовый. Кожа у него темная, и ростом он гораздо выше Доминика, с его шестью футами. Темные глаза этого человека так и буравят губернатора, губы сжаты в тонкую линию. Это Боаз, но почему он сегодня выглядит будто демон? Доминик готов поклясться, что на голове у Боаза рога, а в его глазах танцуют языки пламени. Доминику пришлось моргнуть несколько раз, чтобы морок рассеялся.
За спиной Боаза маячит один из наемных охранников. Нос у него, как у Пиноккио. Охранник сообщает:
– Этот человек утверждает, что сегодня у него назначена встреча с вами, но в вашем графике его имени нет, губернатор Бейкер.
Доминик не сразу узнал говорившего. Это Пол, старший сотрудник Фрэнка. А ведь раньше он вовсе не был похож на Пиноккио. Но сейчас, если охранник повернет голову, то непременно ткнет Боаза носом в лицо.
Доминик прокашливается и, стараясь не обращать внимания на свое странное самочувствие, отвечает:
– Все в порядке, Пол. Эту встречу я втиснул в график в последний момент. – Он жестом приглашает Боаза в кабинет и обращается к Полу: – Будь добр, закрой за собой дверь.
Тот кивает и выполняет распоряжение, а Боаз замирает у двери, уставившись на Доминика. Ну вылитый злобный демон. Теперь Доминик пугается не на шутку. Должно быть, так чувствовала себя его мать, перед тем как ее отправили в психиатрическую клинику. Она постоянно твердила, что видит демонов и ведьм. Говорила, что они за ней наблюдают.
«Но я-то совсем другой человек», – напоминает себе Доминик.
– Садись, Боаз. – Он указывает на стул по другую сторону стола.
Когда Боаз направляется к нему, сердце Доминика едва не выскакивает из груди от страха. Но вблизи ничего страшного в облике Боаза нет. Человек как человек и вовсе не демон.
Стиснув зубы, Боаз берется здоровенной ручищей за спинку стула, выдвигает его и с недовольным вздохом садится.
– Может, объяснишь, почему мы не могли встретиться в твоем частном доме? – спрашивает он, сделав ударение на слове «частном».
– Ни в коем случае. Там Джо. Жена стала бы задавать вопросы. Сам знаешь, она тебя всегда недолюбливала.
Боаз фыркает и бросает взгляд в окно:
– Так чего тебе надо?
– Ты прекрасно понимаешь, зачем я тебя вызвал.
