Жар - Тоби Ллойд
Глава шестая
Когда Ханна только начинала расспрашивать Йосефа о том, что он пережил во время войны, она не думала о публикации. По крайней мере, так она говорила. Зейде умирает, ему нужно облегчить душу, его важно выслушать. Но историей Йосефа она заинтересовалась давно, еще когда Эрик только начал за ней ухаживать. Их первая встреча состоялась в унылом вестибюле отеля на севере Лондона, Эрик, кажется, сам его выбрал из трех вариантов, хотя Ханна не поняла, чем ему тот приглянулся – столешницы из искусственного мрамора, обои в полоску, похожие на карамель. Ханне было лет двадцать пять, она делала успехи в журналистике и при виде своего имени в печати еще трепетала от радости. Эрик стал вторым, кого предложил ей Циглер, профессиональный сват, первым был девятнадцатилетний ешиботник по имени Мордекай, но с ним Ханна даже встретиться не пожелала. Эрик, в отличие от него, был барристер, из хорошей семьи, без скелетов в шкафу, почти ее лет. Под «скелетами» Циглер имел в виду разорванные помолки, а под «почти ее лет» тридцать четыре года. И почему он еще не женат? «Романтик! Ждет ту самую, единственную». Ханна не так давно пришла к вере, от которой ее родители много лет назад отказались, и мысль о сватовстве поначалу ей претила. Но рабби Гроссман, ее новообретенный духовный наставник, заверил ее, что именно так и делаются дела. Ей нужно всего лишь встретиться с этим мужчиной. И если первое свидание окажется неудачным, второго не будет.
Эрик приехал первым и, когда Ханна вошла, не поднялся из-за стола. Не обнял ее приветственно, не чмокнул в щеку. Даже руку не пожал. Ханна вроде и знала, что подобные вольности между чужими мужчинами и женщинами запрещены, но одно дело знать, и другое – почувствовать на себе. Ее растили иначе. Эрик всего лишь кивнул ей. Густобородый, смуглый, взволнованный. В правой руке стакан воды со льдом, украшенный долькой лимона. Видимо, этот мужчина всегда такой и другой жизни не знал.
– Часто ходите на свидания? – спросила Ханна, усаживаясь за стол.
– Не особо, – ответил Эрик. – А вы первый раз?
– О, у меня их уже было столько, что не сосчитать, – заявила Ханна.
Эрик уставился на нее как на буйнопомешанную. Но потом сообразил, что она пошутила, и вежливо улыбнулся.
Ханна поймала взгляд проходящего официанта и заказала бокал белого вина.
– Большой. Нет, подождите. Два бокала. – Эрик сказал, что пить не будет, и Ханна пояснила: – Это мне. В смысле, оба.
До чего он наивен в сердечных делах, подумала Ханна и вдруг показалась себе исключительно искушенной. О себе она рассказала Эрику все: детство без Бога, учеба в университете, работа. О бывших не упоминала; последний из них, когда они с Ханной на выходные поехали в Блэкпул, имел наглость опуститься перед ней на одно колено. (Та поездка выдалась неудачной. Дождь лил не переставая. Ханна оставила его, вымокшего до нитки и несчастного, на берегу моря в отлив, с золотым кольцом в руке.) Эрик терпеливо слушал историю жизни Ханны, к вину даже не прикоснулся. Ханна заверила, что пошутила про оба бокала, и уговорила Эрика сделать глоток. Он повиновался. Отпил ровно глоточек и отодвинул бокал.
– Я в винах не разбираюсь, – сказал он, – но оно немного горчит.
Захмелевшая и раздраженная Ханна предложила перебраться в бар повеселее. Эрик ответил: нам и здесь хорошо. Они встретились взглядами, он отвернулся.
– Тебе со мной скучно? – спросила Ханна.
– Ничуть.
– Вид у тебя не сказать чтоб веселый.
– Совсем наоборот, – возразил Эрик. – Ты знаешь, что ты удивительная красавица?
Эрик произнес это как одиннадцатилетний мальчишка. И этот-то человек выступает в суде, отстаивает пункты законов?
– Ты не против, если я задам тебе личный вопрос? – продолжал он.
– Валяй. Если он мне не понравится, я не отвечу.
– Я хочу знать, каким было твое детство.
Ханна рассмеялась, не вполне поняв, что он имеет в виду.
– Сэндвичи с беконом, – пояснил Эрик. – Домашка по субботам.
– Ты имеешь в виду, каково было расти без всех этих правил?
– Без иудаизма.
Семейство Ханны обосновалось в Англии давно. Мать ее работала врачом, отец преподавал химию в частной школе в Даличе. Обеспеченные, либеральные, полностью ассимилированные, они не нуждались в старорежимной абракадабре. В детстве Ханна солнечным воскресеньем увидела выходящую после мессы паству и спросила отца: «Почему мы не ходим в церковь?» – «Потому что мы не христиане», – ответил отец. – «Но тогда почему мы не ходим в синагогу?» – «Потому что нам хватает мозгов этого не делать». Ханна оглянулась на вереницу людей, потянувшуюся к широкой улице: одни объединялись в группки по трое-четверо, другие шли парами, рука об руку. Непохоже, что их обделили умом.
– Ничего особенного, – ответила она Эрику. – Все наши знакомые были нерелигиозны.
Он кивнул и нахмурился.
– И что привело тебя к Богу?
Когда Ханну об этом спрашивали, она любила отвечать, что все началось в первых классах школы. А именно на уроке математики: они проходили симметрию. Ханне выдали карманное зеркальце, чтобы она изучала отражение. На листке в клетку маленькая Ханна начертила геометрическую фигуру, поднесла к ней зеркальце и увидела, что линии удвоились. Если поставить зеркало правильно, оно превратит треугольник в квадрат, квадрат в прямоугольник, а растопыренную пятерню в потешное морское создание. Когда Ханна поставила зеркала по обеим сторонам от лежащего карандаша и тот умножился бесконечно – грифель касался грифеля, ластик ластика, – день принял головокружительный оборот. Но всю глубину увиденного она осознала позже. И сказала родителям, что боится жить вечно. При мысли о непрерывной череде дней, простирающейся впереди, ее воротило с души. «Но ведь ты не будешь жить вечно», – сказал ей отец. Ханну это не утешило. Альтернатива – быть ввергнутой в водоворот мрака – ничем не лучше.
– Тебя пугало непостижимое, – резюмировал Эрик. – И ты обратилась к Богу за ответами.
– Дело не в этом. Страх, неизбежный ужас, вот что привело меня к пониманию Бога. Я словно почувствовала в себе
