Сторож брата. Том 2 - Максим Карлович Кантор

от станции А до станции Б. За окнами поезда метро темно, поезд несется неизвестно куда, но тысячи фанатиков внутри вагона верили, что все это придумано специально ради их удобства: электричество именно затем изобретено, чтобы они доехали до станции «Центральный рынок». И упорная логика этого чванливого рассуждения убеждала не только обиженных, но и всех вокруг: миллионы людей должны погибнуть, и Европа должна развалиться, потому что Украина в этой гибели мира нуждается. Стоит ли существование мира целей Украины — так вопрос в принципе не стоял. То, что у изобретения электричества могут быть и побочные цели, помимо поездки пассажира на Центральный рынок, такая мысль самоуверенному пассажиру метро в голову не приходила.

Как бы то ни было, но Марк Рихтер доехал до конечной станции метро, вышел на пустырь; во внешнем поясе города строительство шло не бойко, хотя те здания, что уже возвели, потрясали объемом: то были гигантские, по много сотен метров длиной, бетонные бараки с маленькими окошками. Рихтер шел по мерзлому глинозему, заметенному порошей, и слушал звуки, привычные и родные московскому уху — собачий брех и карканье вороньего грая. По утрам бродячие псы выбегают на пустыри и кружат, и брешут, ищут еду. Рихтер с цыганской девочкой на руках дошел до бетонного многоэтажного барака с двенадцатью подъездами, вошел в крайний подъезд, поднялся на лифте на одиннадцатый этаж. На площадке семь квартир. Рихтер позвонил в дверь с номером 588. Всего в доме было больше тысячи каморок.

Дверь открыла маленькая тихая женщина с голубыми глазами.

Марк Рихтер сказал:

— Прости меня.

— Входи, Маркуша, — сказала тихая женщина, — как раз чайник закипел.

Первая жена Марка Рихтера, с которой он расстался тридцать пять лет назад, тихая Елизавета, жила в маленькой чистой квартире — окнами на пустырь. Елизавета была тремя годами старше Марка Рихтера и никогда не старалась выглядеть моложе своих лет; он узнал ее только по адресу: в квартире номер 588 должна проживать его первая жена. Если бы встретил Елизавету в вагоне метро, не признал бы. Они оба состарились, но женщины стареют иначе, чем мужчины, тяжелее, непоправимее. Голубые глаза, впрочем, остались теми же, и смотрела Елизавета как и прежде: тихая женщина никогда не прятала и не опускала взгляда, смотрела ласково и словно гладила взглядом того, на кого смотрела.

— Ты ног не промочил, Маркуша? — спросила Елизавета. — Погода скверная. То заморозки у нас, а то течет. Простудиться недолго. У тебя всегда бронхит. Сними ботинки, на батарею поставим.

И только потом она сказала:

— Ты с дочкой приехал? Мария тебе дочку родила? Как я рада. Надо доченьке Москву показать. Сейчас молочко согреем.

Потом сказала так:

— Только ведь крошка совсем. Как же ты такую вез? Что она увидит? Но, может быть, почувствует.

— Это не моя дочка. Я девочку подобрал. Принес тебе. Пусть с тобой живет.

И Елизавета ответила:

— Какая радость!

А потом сказала:

— Нам с тобой Бог деточек не послал. А теперь Господь сжалился. Неужели правда мне оставишь?

Елизавета приняла его слова за шутку.

— Это на первое время, — сказал Рихтер.

Достал из кармана последние деньги, около двухсот фунтов, положил на столик в передней.

Но Елизавета уже повернулась к нему спиной, и вслед за ней он прошел на кухню, где кипел и плевался паром чайник.

А девочка все спала.

— Вот так я живу, Маркуша. Видишь, как хорошо? И вид из окна такой просторный.

И впрямь, из окна распахивался широкий раздольный горизонт — видно было далеко, туда, куда еще не добрался город. Там, вдали, чернели еловые леса, окружавшие Москву, там гуляли по небу сизые тучи, и сквозь тучи пробивалось упрямое утреннее морозное солнце.

— Опять снегу наметет, видишь — снежные тучи.

— Как ты их отличаешь?

— А я подолгу у окна сижу. Научилась понимать. У снежных туч края волнистые, с зубчиками, как у почтовых марок. Это перистые облака. А есть такие, похожие на блины, иногда их много сразу, их называют кучевые. Из них дождь идет. Помнишь, мы с тобой смотрели на кучевые облака и говорили, что облака похожи на блины? Как будто небо — это сковородка, а Бог жарит блины.

Рихтер не помнил, но сказал, что помнит.

Елизавета разлила по кружкам жидкий чай, достала из кухонного шкафчика печенье «Юбилейное», такое же, какое Марк Рихтер нашел в квартире брата.

— Видишь, теперь стали опять продавать печенье «Юбилейное», как в наши студенческие годы. Мы, москвичи, рады. Помнишь, в нашей университетской столовой такое было?

Это был студенческий брак, длился недолго. Рихтеру было двадцать лет, он был яркий, гордый и глупый; муж из него получился плохой. Елизавета ждала его, не ложась спать, до утра — а веселый выпускник университета Марк Рихтер ухаживал за манерными московскими барышнями, оставался ночевать у случайных женщин, и через несколько лет скверной жизни они расстались.

Муж и жена расстались, но — так Марк говорил себе и знакомым — они ведь, в сущности, и не создали семью, рано обзаводиться семьей, когда тебе двадцать пять! Зато остались добрыми друзьями, а это ведь значит так много! Добрые интеллигентные московские отношения, все как положено: ругали Сталина, пили чай с кексом, выпускники одного факультета, они говорили о Средневековье. Марк заходил в гости к бывшей жене: Елизавета жила в одной квартире с матерью и ее сестрами, своими тетками. Сестрами эти три женщины не являлись, но породнились с детства, поскольку выросли вместе в лагере для детей репрессированных предателей Родины. Так с тех пор и не расставались и поселились вместе. Рихтер приходил в женскую семью, и его принимали, и наливали чай, и прощали то, что он расстался с Елизаветой. Тогда он обнаружил, что казаться ровно-интеллигентно-порядочным крайне легко, и грехи твои и мерзости легко ретушировать, если научиться аккуратно пить чай.

Другого мужчины в жизни Елизаветы не появилось, и Рихтер, чья жизнь была полна приключений, казавшихся ему тогда столь увлекательными, много лет подряд заходил в женскую семью Елизаветы, в этот вечный женский монастырь, и встречал тех же женщин, те же улыбки, те же чашки. А мужчин не было.

Когда, много лет спустя, Рихтер встретил Марию, и они стали жить вместе, и Мария узнала о Елизавете, то сказала:

— Ты не имеешь права на мне жениться. Два раза не женятся.

— Но это было давно. Ты тогда еще не родилась.

— Не имеет значения. Ты полюбил Елизавету. Она полюбила тебя. Неважно, как давно это было. Это предательство. Ты обманул ее и меня.

— Мария, ты рассуждаешь