Неотправленные письма - Олег Юрьевич Рой

Мне сдаётся, он с того случая себе комплекс поимел по этому поводу, ну, дело житейское. С чем я согласен, так это с тем, что эти снайперши – те ещё твари. Наши стреляют так, чтобы раз – и наповал; эти метят, чтобы больше помучился. С другой стороны – может, и хорошо. Тебя вот вытащили, Косой не отдали – уже радость, а рана до свадьбы заживет. Ты ж говорил, что есть у тебя девочка на примете, та, что тебе письмишко накатала – вот, как дадут тебе увал по ранению, не тормози! И не очкуй почём зря – если девочка шлёт малявы[79] с приветом, наверняка неровно дышит. Как там у Высоцкого? „Они, внезапно, попадают в такт такого же неровного дыханья“? Тебе лепилы[80] сконструировали, чтобы ты дышал без перебоев – так и дыши не просто так! Мне вот ни одна и не подмигнёт, я ж рябой, это ты у нас красавчик, хоть плакат для военкомата с тебя пиши… Ну да ладно – закончится эта срань, разобьем бандеру, надену я парадку[81], на неё – иконостас свой авось по-другому посмотрят. У меня ж медалей поболе, чем у Скворца… тьфу, не отвыкну никак, товарища лейтенанта. Ну, тут, как в том анекдоте про Чапаева – я ж старше, и воюю дольше.

Ты прости, что меня заносит – я просто так рад, что ты жив, братуха, что можно тебе написать и ты прочтёшь. Пока не ясно было, вытянут тебя или нет, у меня вся жизнь перед глазами прошла, словно не тебя, а меня снайпер приложил. И как мы с тобой на призывном чуть не подрались, как нас хотели на губу засунуть, а потом сразу под Славянск бросили. Как мы бандеровцев на блокпосту стопанули, как нас миномётами накрыло, когда из чёса языка пёрли, волонтёра эсбэушного…

Как мёрзли под Горловкой в землянке первую зиму. Как с голодухи уперли у нациков натовские просроченные пайки, когда свои отдали… ну, помнишь, как это было. И как тракторист нас прикрывал, когда на МТС[82] в Зайцево окружили. Да не только это – мелочи там всякие – как ты из дому компот вишнёвый привез и сказал, что вишню, с которой ягоды для компота собирали, осколком порубило. Как через два года ты рассказал, что располосованная осколком вишня опять цветёт. Как мы к сестре твоей ездили на первое сентября…

Как Витальку Загорецкого хоронили. И лейтенанта нашего, Чурсина. Как к нам Скворцова прислали, и мы его уму-разуму учили. А ведь мы с тобой лет на пять его старше, братуха… на войне год за три считается, наверно.

Мелочи всякие вспоминал… чай со слоном, что в брошенной хате нашли, ему уже лет тридцать, поди, было, а какой чай! И сигареты молдавские вонючие, что барыги сбросили, когда наши их спугнули. И флягу твою, как ее осколком пробило, а ты ее запаять пытался. Эх…

Так о чем я? О снайпере, значит. Поймали мы его, ясен хрен. Как обычно – прикинули, откуда пуля пришла, смекнули, как он лёжку менять будет. Мишка и Босой остались на замануху[83], Скворцов тоже – мы прикинули, что его-то гад и хотел завалить, да пуля тебе пришла. Максимыч и Зять слева заходили, по оврагу… там того оврага – название одно и грязь на дне, извозюкались пацаны, что черти болотные. Справа я пошёл, один. Скворец хотел со мной отправить Мишку или Босого, но я не взял – Босой еще ногами мается, с зимы, а Мишка дылда такой, что его за километр видно, как ни гнись. Скворец сам со мной пошёл бы, но ему не по чину, один я рванул.

Знаешь, брат, одному идти, с одной стороны, вроде, и сподручнее; а все ж без тебя – не то оно. Словно голый идёшь, правда, словно ослеп на два глаза из четырёх. Я даже и припозднился, но не беда – Зять с Максимычем его спугнули, он ко мне и рванул – от его лёжки вниз по склону ивняк рос, вот он по нему и ломился. Я его перехватил, по уху прикладом приласкал, потом за шкирятник – и, как водится, в расположение части. По пути Зять с Максимычем подмогнули, да я и сам бы справился.

Короче, не буду вола водить – не баба это была, хотя тут и не скажешь, что лучше. Пацанчик, лет шестнадцать, конкретнее в штабе разберутся. Такой клоун – худой, носатый, волосы зелёные, типа под цифру, глаза подведены, ей-богу, не вру! – и даже на губах помада. Плюс тоннели в ушах, фенечки на запястьях, с пацификами, бл… ин, прикинь! Пацифист, мать его… Держу пари – педераст, к гадалке не ходи…

Может, я его поэтому и не убил, а хотел. Прямо аж гадко как-то стало. К тому же лопотало это чудо не по-нашенски, я как ни вслушивался – так и не понял, что ему надо. То ли поляк, то ли литвин. А что это значит? А это значит – наёмник. Плюс взяли мы его со стволом – финская какая-то ружбайка, под 6,5-мм патрон, хотя ты, наверно, уже знаешь, тебе же из неё в шейку и прилетел свинцовый гостинец. Так что вышка ему светит, как ни крути. Могу тебе сказать – его уже отправили в Донецк, и даже до СИЗО довезли, перед Скворцом в тот же вечер отчитались, а он до нас донёс, молодчинка. Знал, что нам всем важно это. И как тебя прооперировали – ему тоже доложили, а он нам.

Сам знаешь, что я не набожный, но те три дня, что ты в горячке провалялся, я молился – чтобы пронесло мимо Безглазой. До этого не молился, не до того было, а тут ещё и затишье выдалось, как мы нациков с полустанка выбили. Сидим сейчас, кстати, на этом полустанке, условия тепличные, пустующий летник с погребом под опорный пункт переделали; в погребе хавка[84] нашлась, даже тушняк[85], правда, как водится, просрочка, видать, года три, как дом забросили. Ну, в суп пойдет, опять-таки крупа, мука, соль… огурчики солёные в банках, а вот помидоры повыбрасывали – банки вздулись. Лечо[86] было какое, мы есть не стали, а Скворец баночку приговорил, на следующий день оно ему и отомстило. В общем, дорогу до скворешника огородного наш товарищ лейтенант теперь хорошо