Неотправленные письма - Олег Юрьевич Рой

Очень скучаю по нашим с Вами беседам. Всё вспоминаю, как мы гуляли ночь до утра в Петербурге. Петербургские ночи прекрасны, а в Вашем обществе и подавно. Убедительно прошу Вас не называть меня Андрей Николаевич – не такой я старый. Для Вас я просто Андрей, а будете упрямиться – стану величать Вас Натальей Ильиничной. Передавайте привет всем нашим…

Наташа, не стоит так беспокоиться обо мне. Поверьте, мне ничего здесь не угрожает. Я же сапёр, а не пехотинец или танкист. Конечно, война для всех одна, но риск погибнуть у меня всё-таки меньше. И я достаточно взрослый, чтобы свести этот риск к нулю.

Да, мне не обязательно было возвращаться в строй действующей армии. Но я не мог поступить иначе, когда моя Родина сражается – и сражается с возрождающимся фашизмом. Думаю, Вы это понимаете. И, поверьте мне, я вернусь целым и невредимым и ещё успею надоесть Вам своими нудными лекциями.

Пишите мне, Ваше письмо очень для меня дорого. Ношу его в нагрудном кармане, как реликвию. Здесь, на фронте, письма имеют особое значение – наверно, поэтому лежащие в витринах музеев письма солдат Великой Отечественной до сих пор не оставляют нас равнодушными, до сих пор трогают до глубины души.

Не будем прощаться. До скорой встречи, а пока я буду ждать следующего Вашего письма, теперь, наверно, из Карелии.

Ваш друг Андрей Репин».

Глава 7. Когда надвигается буря

– Вот тебе и ответ, – сказала Катя, закончив читать письмо.

– Где ответ? – спросила Надежда. – Я что-то не заметила.

– Мне кажется, в затруднительных ситуациях Небеса дают нам подсказки, – пояснила Екатерина. – Надо только уметь правильно их прочитать. О чем говорится в письме? О том, как важна память. Память о войне, память о тех, кто не дожил до победы. Письма – это память.

– Письма должен получить тот, кому они отправлены, – упрямо сказала Надежда. Катя вздохнула:

– Конечно. Но ведь на дворе XXI век! Ты сама говорила, что у твоего мужа в госпитале есть ксерокс. Отксерь эти письма и отправь по адресу. И в каждое письмо вложи небольшую записочку – мол, хотим снять с вашего письма копию для нашего музея солдатской славы Донбасса.

– Ты уже и название для музея придумала, – проворчала Надежда.

– На то я и работник культуры, – вздохнула Екатерина. Потом замолкла на минуту и добавила: – тебе не кажется, что громыхает сильнее?

Надежда прислушалась:

– Определенно. Так я на почте канонаду почти не слышу, даже при открытых окнах. Ну, громыхает что-то, так мы уже привыкли. А сейчас слышно отчётливо, как раньше…

Екатерина вздрогнула, и как раз в это время зазвонил телефон – стационарный.

– Почтовое отделение такое-то, – сказала Надежда, быстро сняв трубку.

– Вас беспокоят из воинской части номер такой-то, – голос в трубке, несмотря на нарочито-официальный тон, был таким знакомым, родным… – Как медицинское учреждение, вынуждены сообщить вам, что у вашего мужа обнаружено серьёзное заболевание – он в вас безумно влюблён.

– Володя, хватит дурачиться, – невольно улыбнулась Надежда Витальевна. – Ты там как? В работе? Поел хоть?

– Вот, сижу, обедаю, – ответил муж Надежды. – Пока затишье, сделал обход тех, кто лечится у нас. Как закончил, решил перекусить, а тут Слава сказала, что ты звонила. Что-то срочное?

– Да нет, – ответила Надежда, – просто хотела узнать, как дела.

– Дела у юристов, а у нас травмы, ранения и заболевания, – ответил Владимир Григорьевич. – Боюсь, правда, что придётся задержаться – украинская арта расшалилась, бьют и бьют с утра. Хоть бы только артподготовкой всё и закончилось, но думаю, что так нам не свезёт – нацики обычно артиллерию берегут для более важных дел…

Какие это «важные дела», Надежда, как и каждый дончанин, знала не понаслышке. В артиллерийских дуэлях ВСУ всегда проигрывало нашим, причем с разгромным счётом, поэтому артиллерию нацисты использовали специфически – били издалека, не прицельно и целились в мирную застройку. С тех пор как НАТО передало Украине сотню современных орудий, обстрелы мирных кварталов, городов и сёл участились, но и наши артиллеристы без дела не сидели – выслеживали и уничтожали батареи противника, не делая исключений для натовских систем. Поэтому ВСУ берегло свои орудия, и если уж начинало артподготовку, то неспроста.

– Если они перебросили свои пушки на фронт – это неспроста, – словно читая мысли жены, сказал Владимир Григорьевич. – Но у нас пока, слава богу, тихо. В трубке послышалось постукивание – муж Надежды стучал костяшками пальцев по столу. «Он бы еще через левое плечо сплюнул», – умилилась Надежда. – Так что если есть какие-то вопросы – задавай, пожелания – высказывай, мысли – делись…

– Да нет, – пожала плечами Надежда. – У нас гуманитарную помощь привезли, со сгущёнкой… ах да, у тебя же в больнице есть ксерокс?

– Разве это больница? – спросил Владимир, подражая одесскому говору. – Это таки военный госпиталь. Но ксерокс, конечно, есть, а вы с какой целью интересуетесь?

– Гришка про письма рассказывал? – спросила Надежда.

– И Гришка рассказывал, – ответил Владимир, – и ребята – фельдъегеря. К счастью, с ребятами ничего серьезного, осколки вынули, ничего важного не затронуто. А что до писем – я же сам к тебе Гришку и отправил.

– Тут некоторые распечатаны, – сказала Надежда Витальевна. Мы… я подумала, может, снять с них копии, и отдать в музей? Ну или, точнее, создать свой?

– Мы, я так понял, это ты и Катя, – весело спросил Владимир Григорьевич. – Если она еще у тебя, передавай привет.

– Тебе привет, – сказала Надежда Кате.

– И ты передавай, – ответила та. А Надежда решила, что последнее слово в этом вопросе останется за ее мужем. Если он идею с музеем не одобрит, то музея не будет. А вот если одобрит…

– Насчёт музея – идея правильная, – сказал Владимир. – Я знаю, что тебя смущает. Ты думаешь: нельзя читать чужие письма, правильно?

– Да, – подтвердила Надежда.

– А почему тогда издают переписку известных людей? – спросил Владимир Григорьевич.

– Так то известных, – попыталась возразить Надежда.

– А кто такие известные люди? – спросил Владимир, и сам ответил: – Писатели, поэты, политики, режиссеры, сценаристы. Те, кто вершат историю, те, кто влияют на настроение народа, меняют мир вокруг себя. Но сейчас мир меняют солдаты нашей спецоперации. Я бы сказал – они