Сторож брата. Том 1 - Максим Карлович Кантор
— Это от России мы откажемся! С треском!
И самый язык соседей — звук речи и буквы слов — стал непереносим. Комплекс культурной неполноценности терзал душу Лядвы; бизнесмен несколько раз вылетал из Монако в Киев, участвовал в свержении памятника Пушкину. Вместе с задорным куратором современного искусства Грищенко они пинали бронзовую голову поэта, лупили лакированными ботинками по бакенбардам бронзового идола, по его кучерявым волосам. Вот тебе! Получай, имперец!
Лядва красочно описал процедуру изничтожения кумира:
— Так ему и надо! Прочь, прочь из европейской культуры, имперский урод!
— А зачем это все? И с какой же культурой вы, отказавшись от России, будете отныне существовать, голубчик? — спросил умирающий (именно умирающим он ощущал себя) Роман Кириллович. — С кантианской?
— Вот! Как раз с ней. С кантинской. Как все цивилизованные бизнесмены, — подтвердил Борислав Лядва, не четко понимая, о чем именно идет речь.
Второй сосед Романа Кирилловича, тот, что лежал на койке справа, был русским, по фамилии Оврагов. Русский человек Варлам Оврагов кривился на характерный украинский акцент оратора. Варлам Оврагов был великорусским шовинистом. Таких не очень много (в противоположность мнению европейских журналистов), но все же иногда встречаются. Украину Варлам Оврагов не любил. Впрочем, судя по деяниям, Россию он не почитал также. Директор завода, отданного под нанотехнологии, был знаменит тем, что взял у государства ровно миллиард долларов, но ни единого дня не посвятил нанотехнологиям. Когда пришла пора отчитываться, в Японию были посланы эмиссары, закупили огромное количество микросхем и разбросали их на столах лабораторий. Приехала комиссия и дала заводу еще один миллиард. Оврагов рассказывал про махинацию хладнокровно, не ощущая вины. Дают, значит, можно взять. Так, в сущности, рассуждал и президент вольной Украины Зеленский, так рассуждал любой, кому предлагали деньги за то, чтобы он причинил возможный ущерб жизни других людей. Арестовали Варлама Оврагова спустя три года, и он досадовал, что не успел уехать.
— Не слушай ты хохла, — посоветовал старику Варлам Оврагов. — Мы таких, как он, в девяностые сразу в расход пускали. Шлак. А ты, дедуля, молоток, язык подвешен.
Варлам Оврагов был существом грубым и даже примитивным, в отличие от Лядвы, мыслящего историческими категориями. Все же в характере Борислава Лядвы сказывался благоприобретенный лоск Монако, а Варлам Оврагов провел жизнь в бесправных российских провинциях.
Оврагов поинтересовался, что именно присвоил себе Роман Кириллович.
— С виду ты ботаник, но ведь что-то спер?
Как это принято в местах лишения свободы, профессор поделился с соседями обстоятельствами своего дела и был жестоко осмеян. Профессор немногословно рассказал о бумажках, которые подписывал, и пройдохи умилялись его доверчивости. Роман Кириллович не подозревал, что через него шли «денежные потоки» и, узнав об этом, изумился.
— Вы хотите сказать, что деньги кто-то украл? — ужасался Роман Кириллович.
— Не было денег, лопух ты этакий! Не было вообще! Ты бумажки подписал, что деньги есть, а денег никаких не было.
— Были деньги, были, — покатывался со смеху Лядва, — только далеко и не у тебя.
— Это как с хуторянами, — пояснил Оврагов, — вот дают президенту-комику в Америке сорок миллиардов. Ты что, думаешь, хуторяне эти деньги получают? Да кто ж им даст?
— Не тебе судить о моем народе, имперец! — кричал Лядва. — За каждую пядь свободы…
— Прошу вас, замолчите, — взмолился Роман Кириллович. — Не могут же все обманывать. Есть интересы у стран. Оружие, наверное, покупают, или еду…
— На сало столько не надо, а оружие пиндосы сами у себя покупают за эти деньги, утилизуют старые железки.
Это было выше понимания старика. Только бы они замолчали, думал Роман Кириллович. Кант, Фихте, Шеллинг, противоречие между императивной системой Канта и Абсолютом Шеллинга — это он понимал. Но зачем самому у себя покупать оружие? Невыносимо слушать. Только бы замолчали.
Но соседи ссорились и остановиться не могли.
Оврагов цедил слова, Лядва кричал.
— Войска зачем на границе поставили?!
— Я, что ли, войска поставил? — цедил Оврагов. — Мне твоя окраина даром не нужна, век бы ее не видел.
— Зачем в суверенную страну лезете? — орал Лядва, грабивший пенсионный фонд, представлявший суверенные права пожилых людей.
— Куда хотим — туда идем. Вас не спрашиваем.
— Так, значит, Крым ваш?
— Да уж не твой. И что вам, дурням, неймется? Дня не продержитесь, — цедил Оврагов. — Вам пиндосы с англикосами оружие дают. Вы с этой вундервафлей обращаться не умеете, хуторяне.
Словом «вундервафля» русские презрительно именовали западные технологии (wunder waffe). Перед проверкой своего завода Варлам Оврагов отрядил отряд снабженцев на закупку «вундервафлей».
— Ни бабла своего у вас нет, ни промышленности, ни черта у вас нет, подачками живете.
— История на нас поставила! — кричал Лядва. — Нам суждено добить империю! Конец русне! История поставила на нас!
— Размечтался, — цедил злой шовинист Оврагов. — История на вас положила.
— Нет, история поставила!
— Положила. С прибором.
— Послушайте, послушайте меня, пожалуйста, голубчики. — Роман Кириллович поднял с подушки голову. — Я очень старый. И скоро умру. Но вам еще можно долго жить. Ради бога. Воруйте. Пейте водку. Не надо вам читать книжек. Только не убивайте никого. И друг друга не убивайте. Вам нечего делить. Вы одинаковые.
Но соседи по лазарету не слышали старика. И никто не слышал.
За две тысячи километров от тюремного лазарета готовились к бойне. Годами укрепляли донецкие шахты, выстроенные еще Сталиным на случай ядерной войны. Восемь лет готовили редуты по всем современным технологиям, и это были укрепления, рядом с которыми Атлантический вал или линия Маннергейма казались детской крепостью в песочнице. То был укрепрайон, способный спрятать армию в сто тысяч человек, причем в недосягаемой глубине, защищенной многометровыми слоями армированного бетона. Строили британские консультанты и американские технологи, но руки, руки были украинские — и степная воля, дикая воля к тому невнятному состоянию, которое именовали «свободой» и которое считали крепкой валютой на рынке, вела народ к смерти. Решено было убить много людей ради обретения веселящего газа, и за свободу готовы были умереть, как за «огненную воду».
В московском тюремном лазарете два человека, успешно грабившие страну, кричали друг на друга, а на границе славянских племен,
