Собиратель историй - Иви Вудс
Дорогу я видела как в тумане. Когда мы добрались до дома, на глаза невольно навернулись слезы. Только недавно я уезжала отсюда юная, невинная, полная надежд и мечтаний. А теперь мне казалось, что в этом мире не осталось ничего хорошего. Как наивна я была, в этом своем собственноручно сшитом платье и маминых жемчугах!
Вспомнив о жемчуге, я прикоснулась к шее. Ох! Я потеряла ожерелье!
— Мамин жемчуг! — вскрикнула я, напугав Гарольда. — Я где-то потеряла его, мне придется вернуться!
— Ш-ш-ш, — успокоил Гарольд. — Не нужно переживать. Я поеду туда утром первым делом и разыщу ожерелье. — И он нежно погладил меня по голове.
Я знала, что он хочет утешить меня, но все равно отодвинулась. В тот момент мне меньше всего хотелось чувствовать чужие прикосновения.
— Наверное, я должен разбудить твою маму, чтобы она позаботилась о тебе.
— Боже, нет, Гарольд, пожалуйста! — взмолилась я. — Мама ничего не должна узнать! Она с самого начала была против, чтобы я ехала на этот праздник, и была права, — и на этих словах я снова разрыдалась.
— Я должен что-то сделать, Анна! Не могу же я просто оставить тебя одну! И ты должна кому-нибудь рассказать о том, что случилось.
Единственным местом, где я могла почувствовать себя в безопасности, был коровник. Я велела Гарольду оставить повозку на дороге, чтобы никого не будить. Мы прокрались за дом и зашли в сарай, где на подстилке из соломы уютно свернулась Бетси. Знакомый теплый землистый запах успокаивал меня. Я зажгла фонарь и нашла маленький табурет, на котором обычно сидела, когда доила Бетси, а еще старый деревянный ящик — для Гарольда. На крючке висело старое одеяло, и Гарольд использовал его, чтобы укрыть нас обоих.
— Этого хватит, чтоб ты согрелась?
— Думаю, да. — Я печально улыбнулась. — Сейчас я хочу быть здесь.
Гарольд окинул взглядом крошечный сарай: побеленные стены, деревянные балки, каменный пол, устланный соломой.
— Мне нравится, — сказал он. — Уверен, к запаху навоза можно привыкнуть… Не хочешь рассказать, что произошло между тобой и Джорджем?
Я глубоко вдохнула.
— Можно сначала ты послушаешь про Милли?.. Понимаешь, я хотела рассказать про свою сестру с того самого момента, как ты появился в Торнвуде, но не знала, могу ли доверять тебе. Теперь в этом нет никаких сомнений. Прежде чем пойдет речь про… остальное, ты должен узнать о Милли.
— Я не знал, что у тебя есть сестра, — озадаченно проговорил Гарольд. — Она живет в Торнвуде?
— Она живет на Холме Фейри, — ответила я. — Вместе с Добрым Народцем.
* * *
Какое-то время я молчала, давая Гарольду время осмыслить мои слова. Слышалось только дыхание Бетси. Ее нос поблескивал в свете лампы, и, казалось, наше присутствие в такой поздний час нисколько ее не смущало.
— Будет лучше, если ты расскажешь все с самого начала, — наконец вымолвил Гарольд, хлопая себя по карманам в поисках карандаша и блокнота, не осознавая, что он одет во фрак и что при нем нет его обычной сумки. Его улыбка подбодрила меня, и я снова сделала глубокий вдох, как будто собиралась нырнуть на глубину.
— Эмили — Милли — была самой старшей из нас, на год старше Падди. Она нам всем была как вторая мама, заботилась обо мне, как иные дети заботятся о своих куклах. Я боготворила ее, ходила за ней хвостиком и во всем старалась быть как она.
Мне приходилось глубоко дышать между фразами, чтобы удержаться от слез.
— Она учила меня, как залезать на большой дуб, который растет на окраине нашей фермы. Постепенно я становилась все смелее, но всякий раз, когда я пугалась и оглядывалась на нее, она говорила: «Все хорошо, я прямо за тобой!» Эта фраза стала чем-то вроде секретного послания, понятного только нам двоим. Когда я сталкивалась с чем-то страшным, Милли всегда повторяла это, и я чувствовала, что все будет в порядке… В одиннадцать лет она слегла от чахотки. Ее изолировали от всех, она лежала в комнате родителей — так велел доктор. Это было невыносимо, мы не могли зайти к ней, не могли поиграть вместе или обняться. Она ела в одиночестве, и только одна мама иногда составляла ей компанию, потому что чахотка очень заразная.
Говорить о Милли всегда было нелегко, но после того, что случилось в Торнвуд-хаусе, воспоминания о ней меня успокаивали. Я увидела ее снова после стольких лет, и казалось, мы не разлучались ни на минуту. Дома я почти никогда не упоминала ее имя, боялась расстроить или, хуже того, рассердить родителей.
— Я была очень маленькая и не думала, что человек может умереть в одиннадцать лет. Не уверена, что, когда она ушла от нас навсегда, я осознала это.
— Мне так жаль, Анна, — сказал Гарольд. Он хотел взять меня за руку, но я не позволила. — Горе — мрачный лабиринт, и даже взрослому нелегко брести по нему. Но потерять кого-то столь близкого в детстве… мне понятно твое стремление осмыслить это.
— Мама говорит, все оттого, что я не пришла на ее похороны. — Я глядела в темноту и видела картины прошлого. — В то утро я убежала из дома и забралась на старый дуб. И еще месяц после смерти Милли каждый день я ходила туда, думала, что она там, просто прячется от всех, что однажды мы вернемся домой и посмеемся и позабудем этот ужас.
Гарольд потянулся ко мне, но тут же извинился. Я знала, что он хочет утешить меня, и хотела сделать шаг ему навстречу. Я протянула руку, и он коснулся кончиков моих пальцев.
— А потом и я заболела. Мои бедные родители волновались, что со мной случится то же, что и с Милли, но с Божьей помощью я выкарабкалась. Однако пока я болела, случилось то, о чем сейчас никто не хочет вспоминать. Я была очень слаба от лихорадки, с трудом узнавала лица близких. И вот однажды, в разгар лета, когда в
