Собиратель историй - Иви Вудс
— …и наперстянка. Я видела, как отродья фейри изгоняли огнем или водой, но леди Хоули не захотела. Поэтому я велела принести близнецов на вершину Cnoc na Sí в следующее полнолуние. Один путник сделал для меня ящик, достаточно большой, чтобы вместить обоих детей, и мы вырыли яму в земле.
— Погодите, я не уверен, что правильно понимаю вас, — проговорил Гарольд. — Вы хотите сказать, что… Простите, вы имеете в виду, что вы решили каким-то образом навредить детям?
— Конечно нет! Я положила их в ящик и закрыла крышкой. Дикие животные не добрались бы до них, и мы сидели и ждали, пока na Daoine Maithe придут, чтобы забрать свое.
— Вы… похоронили их?! Заживо?!
Гарольд уже не скрывал тревогу в голосе. Я крепко зажала рот рукой, чтобы невольный вскрик не выдал меня.
— Ах, никто их не хоронил! Я слышала, как они завывают, когда мы отошли, чтобы спрятаться в кустах. Но все было напрасно. Горничная запаниковала, побежала в большой дом и рассказала обо всем лорду. Он бросился на холм и откопал подменышей до того, как фейри успели вернуть его настоящих детей. Той ночью лорд избил жену и пригрозил отправить нас всех на виселицу. Но его гордость спасла нас. Он не мог допустить, чтобы люди узнали о том, что сотворила его жена. Горничной заплатили, а я поклялась молчать, только бы спастись от виселицы, а бедную леди Хоули отволокли домой. На следующий день ее нашли под окном со сломанной шеей. Поверь мне, собиратель историй, в этом доме никогда не будет счастья. Он проклят, а вместе с ним и все его обитатели.
Я осела на траву, чувствуя, как кружится голова и тошнит. «Это не может быть правдой», — сказала я себе. Все знают, что Мэгги Уолш — безумная злобная старуха. Она просто все выдумала для Гарольда и наверняка еще попросила у него денег или еды. А леди Хоули нет в живых, чтобы опровергнуть эту историю.
И все же мне было интересно, что подумал Гарольд. Поверил ли он? Я услышала, как он прощается с провидицей, и это привело меня в чувство. Я бросилась в сторону холма, мышцы ног горели — я удирала прочь от Мэгги и ее историй.
Гарольд ни словом не обмолвился о том, что узнал от Мэгги, а я по пути обратно не умолкала, притворяясь, что не слышала их разговор. Я думала о двух малышах, наполовину людях, наполовину фейри, об их полубезумной матери, выбросившейся из окна. Это слишком чудовищно, чтобы быть правдой. Если все, о чем рассказала Мэгги, случилось на самом деле, то близнецам Хоули повезло остаться в живых — ведь всякий мог подтвердить, что они совершенно точно люди. Бедняжка леди Хоули, должно быть, сошла с ума, раз решилась на столь отчаянный поступок. Как это грустно — думать, что твоих детей похитили, что вместо них оставили жутких подменышей!
Возможно, мама была права и мне стоило держаться подальше от Мэгги Уолш.
* * *
Чем дальше мы удалялись от лачуги провидицы и ее кошмарных историй, тем больше к нам возвращалось привычное состояние духа. На одном из полей мы увидели отца: он боронил землю, готовя ее к весеннему посеву. Он запряг нашего старого коня Энгуса — его назвали в честь шотландца, который когда-то продал его нам на ярмарке. Солнце клонилось к закату, и эта картина — природа, человек, животное, работающие в едином порыве, — являла собой поразительное зрелище. Мы помахали отцу, и он ухватился за возможность прервать работу.
— ‘Bail ó Dhia ar an obair! — традиционно поприветствовала я отца, что означало «Благослови Бог твою работу!».
— Добрый день, мистер Батлер, — сказал Гарольд, и его американский акцент прозвучал не так явно.
— Как продвигается ваша работа? — спросил отец, утирая лоб носовым платком.
— Положа руку на сердце, я не могу называть наши исследования работой, когда вижу вас и Энгуса в поле, — признался Гарольд.
— Что ж, попробуй, если хочешь, — хмыкнул отец.
Я окинула взглядом безупречно чистые брюки и ботинки Гарольда и решила, что папа сошел с ума предлагать такое.
— А можно? — с восторгом спросил Гарольд.
Я поняла, что он тоже хочет позабыть о Мэгги Уолш и ее бреднях.
Прежде чем отец успел ответить, Гарольд перемахнул через ограду и принялся заправлять штанины в носки. Я облокотилась на стену, приготовившись наблюдать. Энгус повернул голову и так посмотрел на Гарольда, как будто он тоже сомневался в пригодности этого джентльмена к работе в поле. Взявшись за поводья, Гарольд крикнул: «Юху-у!» — как и полагается истинному американцу, но Энгус по-американски не понимает, вот и остался стоять истуканом. Я рассмеялась, и Гарольд удвоил усилия. Снова тряхнув поводьями, он завопил: «Н-но-о-о! Но-о-о!» Энгус, должно быть, сжалился, потому что рванул с места, да так неожиданно, что застиг Гарольда врасплох, и тот шлепнулся в грязь. Мне пришлось прижать руку ко рту, чтобы не засмеяться во весь голос. Отца приличия смущали меньше, так что он расхохотался и протянул руку Гарольду, помогая подняться. Бедняга был весь в грязи, но, верный себе, все так же добродушно улыбался.
— У нее хватает лошадиных сил, не так ли? — заметил он, отряхиваясь.
— Не вздумай сказать такое Энгусу, он все-таки мальчик! — Я изо всех сил сдерживала смех.
Гарольд перелез через ограду обратно ко мне, стараясь скрыть смущение.
— Что ж, по крайней мере, это было весело! — резюмировал он и засмеялся.
— Ох, Гарольд, придется тебе как следует надушиться одеколоном, когда поедешь сегодня вечером в Торнвуд-хаус, — сказала я и тут же осеклась. По лицу Гарольда было понятно, что он подумал о том же, о чем и я. Мои слова, будто рыбацкие сети, выудили на поверхность жуткую историю Мэгги Уолш.
— Так, значит, вечером будешь ужинать в компании аристократов? — поинтересовался отец. — Да уж, из грязи в князи, а?
— Я пока не знаю, пойду ли, но да, Джордж Хоули пригласил нас на ужин в честь их с мисс Оливией дня рождения, — кивнул Гарольд.
— Нас?
— Анну и меня.
— Анну? Мою Анну пригласили в большой дом? — переспросил отец, не веря своим ушам.
— Мама сказала, она меня не отпустит, — пробурчала я, глядя в землю.
— И почему бы тебе не пойти? — растерялся папа.
Я могла сказать ему правду, но моя хитрая натура — о существовании которой, признаюсь, я раньше не подозревала — решила промолчать.
— Ты ведь тоже там будешь, да, Гарольд? — спросил отец. — Значит, решено. Не волнуйся, Анна, я все улажу с мамой, —