Рыжая полосатая шуба. Повести и рассказы - Беимбет Жармагамбетович Майлин
- Как?! - сразу оживился Апалай.
- А так!
И отправились мы вместе с ним к Куанышбеку. Старик сидел и работал: растирал насыбай. На нем была ветхая шуба с полосатым матерчатым верхом. Он даже дома не расставался с нею, набрасывал на плечи, полами укутывал колени, а когда, как сейчас, толок жевательный табак, то меж скрещенных ног ставил деревянную ступу. Старик работал усердно. Сбоку лежал черенок лопаты - пестик, а впереди - несколько узелков с табачными листьями и другие узелки с золой; ее добавляют в растертый уже табак. Целые дни проводил старик за этим занятием, толок, мешал, перемешивал, перебирал узелки. В мазанке было темновато. Женщины, пришедшие за невестой, в белых жаулыках, выглядели словно чайки. За спиной матери сжалась в комок, прикрыв ладонями заплаканное лицо, бедная Рабига. В самой позе ее уже чувствовалась обреченность.
Апалай начал женщин тормошить:
- А ну признавайтесь, сколько жених заплатил вам?
Если родители невесты состоятельны, а мать - еще ловка и предприимчива, то молодухи, приходящие за
девушкой, обычно выкладывают перед матерью все подарки жениха, а уж та их потом сама распределяет. Но эти молодки и не думали показывать подарки. На лицах их было написано: <Если бы ничего не получили, то и не пришли бы. А что досталось от жениха - все наше!> Любопытство Апалая им не понравилось. Одна даже возмутилась:
- Собрались в этом ауле одни дураки!
Это сказала близкая женге Утебая - сварливая, кичливая бабенка. Она вообще вела себя вызывающе, - чувствовала за собой силу. Аульные бабы побаивались ее. Сейчас она повернулась к старухе Куанышбека, спросила резко:
- Ну, так что? Отдашь свою дочь или нет?
А Куанышбек сосредоточенно толок и толок свой насыбай, будто ничего его не касалось. Только и было слышно, как скрипит черенок о дно деревянной ступы, словно давно не мазанная телега. Все умолкли в ожидании чего-то важного. Рабига на миг отняла ладони от лица, увидела меня и заплакала еще сильнее. Всхлипнула и старуха:
- Что поделаешь, зрачок мой?..
Невыносимо было смотреть на них.
- Не убивайтесь, - сказал я. - Никуда Рабига не пойдет!
И в мазанке стало тихо-тихо. Все словно окаменели. Даже Куанышбек перестал толочь табак и недоуменно вытаращил глаза.
Замужество дочери, приход молодух за невестой, плач девушки - все это было привычно и вполне соответствовало обычаям. Есть даже примета: <Плакать на выданье - смеяться в замужестве>. И вдруг против извечного уклада я поднимаю голос! Женщины от изумления за щеки себя щипали, рты разевали. Первая опомнилась женге Утебая.
- Заткнись! Тебя еще не спросили! - крикнула она мне злобно.
- А это мы посмотрим: спросят меня или нет! -сказал я и подсел к Рабиге. - Попробуйте уведите!
Все поняли, что я не шучу. В сумраке лиц не разглядишь, но было ясно, молодухи сбиты с толку. Никто из них такого поворота не ожидал. Старик Куанышбек отложил черенок лопаты и схватился от изумления за бороду. Я всегда хорошо относился к нему. И теперешний мой поступок был ему просто непонятен.
- Дорогой Амиржан... - начал он после долгого молчания и не докончил. Положение его было, пожалуй, даже печальнее дочернего. Первым на него взъярится Утебай. <Что ж ты меня подвел, старый хрыч!> - скажет он. Потом взбесится родня жениха: <Над кем ты издеваешься!> Возмутится и рассвирепеет жених. Он ведь отпрыск влиятельного рода. К кому же тогда подастся бедный дед? Где ему искать защиты?
- Дорогой Амиржан... ты ведь знаешь мое положение... - пролепетал он, с трудом сдерживая слезы.
Я очутился меж двух огней. Молодки, пришедшие за невестой, вскочили все разом, разъяренные, готовые обрушить на меня гору. Женге Утебая приняла надменно-холодный вид и, глядя сверху вниз, будто она сидела верхом на верблюде, процедила:
- Как вам угодно!.. Жених нас послал, и мы пришли, как подобает старым обычаям. Значит, свой долг исполнили. Делайте, что хотите. А мы пойдем и все доложим...
И выходя из мазанки, все еще ворчала и ругалась.
Сидим мы эдак одни и молчим. Вокруг мрак. Затевалось что-то не слыханное для аула. И чем все это кончится - никто не знает. Вдруг Рабига шепнула мне:
- Пусти меня... Видно, такова моя судьба... Пойду я...
Слова отчаяния, безысходной тоски! Меня аж пот прошиб! В гневе смотрю я на Апалая. Он согнулся, обхватив руками балку-подпорку в середине мазанки.
Трудно от него чего-нибудь добиться. Он молчит, хотя и ясно было, что думает он обо мне - но только что? В его представлении я - один из многих, то есть такой же, как и он. Переступить обычай, восстать против привычного уклада - такое и в голову Апалая прийти не могло. Ведь сразу же прослывешь в глазах почтенных аксакалов, воротил и богачей <смутьяном>, <возмутителем спокойствия>, <ублюдком>. Этого Апалай боится больше всего. Он вздохнул:
- Так-то, конечно, так... но...
Что скрывалось за этим <но>, он так и не сказал.
Рабига пыталась было подняться, но я положил ей руку на плечо. На всякий случай я взял ее еще за руку. В темноте лица не видно было. Но она продолжала беззвучно плакать, и слезы ее, стекая по щекам, словно жгли мою ладонь. Обжигало и ее дыхание. Вот какая она, истинная боль души... Да-а... в жизни редко бывают такие мгновенья. Но теперь, когда я их вспоминаю, мне кажется, что я был тогда счастлив. Так бы и просидел возле нее дни, месяцы, годы. Я вдруг почувствовал какую-то великую силу, будто обрел крылья и вот-вот взлечу на небо. Еще бы! Любящее сердце тянется к тебе, в страшный час оно ищет в тебе опору, юная девушка протягивает с надеждой руки, а ведь ты жаждал все перевернуть, разрушить этот несправедливый, дряхлый мир, бился за новую жизнь, проливал кровь за новую, желанную тебе власть... К. черту же робость! Чего бояться? А Рабига шептала:
- Пусти же... А то... поздно будет...
Знаю: отпущу - все равно не пойдет. Горячие слезы капают мне на руки. Понимаю: совсем не это она хочет сейчас сказать. <Разве ты с ними сладишь? Разве ты посмеешь подняться против них? Не теряй времени! Придумай же что-нибудь!> - вот о чем теперь все се мысли.
В другом углу мазанки, едва заметно белея в темноте, застыл старик Куанышбек. То ли он думает: <Вот еще
нежданная напасть обрушилась!>, то ли - <В трудный час нашелся человек, на
