Рыжая полосатая шуба. Повести и рассказы - Беимбет Жармагамбетович Майлин
- Я ведь твоего отца вроде бы не убивал! - вспылил я. - Что ты на сивую корову мою позарился?!
- Попридержи язык, товарищ!- грозится Сеит. -Если начнешь артачиться, мигом под суд отдам, как врага мясозаготовки.
- А еще куда отдашь? - спрашиваю.
Вместо ответа Сеит достал бумагу и начал строчить. А после суда, известное дело, - тюрьма. А что такое тюрьма, я уже однажды изведал. Меня туда Есмаганбет упек еще в двадцать пятом году, обвинив в конокрадстве. Будто я жеребца его угнал... Втолкнули меня в эту самую тюрьму, а там знаменитый вор Койшигул сидит, скучает. <А,- говорит,- ты ведь из тех, кто на меня капал, указывал, что я вор. Теперь, паскуда, сам попался мне в руки!> Ну, и давай колотить меня кулачищами. Как вспомню ту тюрьму и те побои, во мне злоба вскипает, и удержать себя уже не могу.
- Раз ты хочешь меня под суд отдать, то уж постараюсь, чтобы было за что!
И я подмял Сеита и от души отдубасил.
На другой день за телесное оскорбление представителя власти баскарма1 пешком погнал меня в район... Было холодно, мела поземка. Ветер так и хлещет в лицо... Я пешком, а Кусебай на тощей мухортой кляче.
Скрючился весь, дрожит... Вот он тут сидит, рябой, невидный... Это он тогда гнал меня в район. Промерз я насквозь, ну и говорю Кусебаю:
- Заедем в ближний аул, согреемся.
А на этого упрямца иногда находит.
- Нет, - говорит, - приказано срочно тебя доставить.
Оглянулся я: сидит Кусебай, согнулся, кроме плетки, в руке ничего нет. Набросился я на него, стянул с седла, сам вскочил на мухортого и айда во весь скок...
Так и приехал в район. <Где тюрьма?> - спрашиваю у каждого встречного-поперечного. Все смотрят на меня, выпучив глаза, и в сторону шарахаются. Поехал я по улице, думаю, попадется же кто-нибудь из тех, кто в учреждениях торчит. И вдруг впереди меня громадный рыжий детина маячит. В руке папка. Я его раньше не видел, но чую: какой-нибудь начальник.
- Дорогой! - окликнул я его. - Где находится ваша тюрьма?
Он оглянулся.
- А зачем она вам?
Я ответил, что приехал сесть в тюрьму.
- А что за причина? Из богачей, что ли? Почему без сопровождения?
- Какой богач?! - говорю. - Самый бедняк. Бывший рьяный активист Дайрабай из аула номер три. Избил члена правления. А по пути конвоира с лошади стянул. Потому и приехал один.
Он так пристально посмотрел на меня и говорит:
- Пойдемте ко мне, поговорим.
Привел меня в райком, усадил к столу, сам сел напротив:
- Расскажите обо всем сначала.
Я и давай рассказывать. А он слушает, слушает. Да слова мои записывает. <И чего он все выспрашивает? - думаю. - Может, следователь?..> Но следователи, я
знаю, иначе допрашивают. Те с ходу с предков начинают.
- Вас не за что сажать в тюрьму. Я сам все проверю. Возвращайтесь домой, - сказал в конце рыжий.
От радости я заулыбался, осмелел. Интересуюсь: кто он? Оказывается, новый секретарь райкома. Тогда я решил выложить ему все начистоту.
- Дорогой, - говорю. - Двадцать один пуд зерна меня днем и ночью преследуют. Говорят, если я не сдам налог, то прослыву вредным, нечестным типом. А нельзя ли меня все же оставить в числе честных бедняков?
- Если есть у вас излишек, - сдавайте. А коли нечего сдавать, то и спроса нет. Вот и вся честность.
Я ушам своим не поверил. Сижу, глазами хлопаю. Тогда он встал, нашел газету и протянул ее мне.
- Если кто-либо без оснований станет от вас требовать семена, покажите ему эту газету. Здесь напечатано постановление Центрального Комитета партии, - сказал рыжий секретарь.
- Вот она, эта газета! - Дайрабай, шурша страницами, развернул газету <Советский аул>. - Сам я в грамоте не смыслю. Но где-то здесь должно быть то, что он мне говорил.
Едва Дайрабай кончил свой длинный рассказ, все зашумели.
- Товарищ уполномоченный! Вы приехали сюда Даирабая слушать или собрание проводить? -возмутился кто-то.
- Подобные байки каждый из нас рассказать может - пробурчал второй.
- Я предлагаю прекратить всякие жалобы и перейти к собранию. А то уже поздно. Дома за скотиной присмотреть некому. Скотина голодная, дохлая, за ней нужен глаз да глаз. Не то, пока мы здесь глотки дерем, последняя околеет, - крикнул третий.
Дайрабай разбушевался было, но большинству все же удалось его перекричать. Вернулись к вопросам.
- А можно выйти из артели? - спросил кто-то.
- Можно.
- Тогда я выхожу.
- Причина?
- А причина такая. - Задавший вопрос выступил вперед. - Злоключения Дайрабая и мне знакомы. Что это за порядки такие, когда на собственное имущество прав нет?! Сшил я себе в этом году шубу, а носить ее так и не привелось. Попросил ее как-то Кайранбай - есть у нас такой. Дай, говорит, в район съезжу. Напялил он мою шубу, и с концом! <Ты почему мою шубу не возвращаешь?> - спрашиваю. А он меня же облаял: <Молчи! Или не знаешь, что отныне все имущество общее?!> Шуба - бог с ней. А вот был у меня пегий стригунок, такой ладный да гладкий. Дед бы воскрес -я б его не зарезал. Хороших кровей был стригун. Мечтал: будет у меня славный конь... И вдруг прибегает однажды с улицы жена, вопит: <Стригунка нашего уводят!> Кинулся я из дома, с людьми баскармы столкнулся.
- Оу, - говорю. - Как вы смеете ни с того ни с сего скотину из чужого хлева уводить?
- Не твой скот, старина, - мне возражают. - А колхозный. Мы хотим стригуна на мясо беднякам зарезать.
Я остолбенел. И сказать ничего не могу. А стригунок ржет, жалобно так, словно почувствовал смерть. Мать его, кобылица, тоже ржет, зовет его в деннике. Я любил, лелеял стригунка больше человека. Жалел. Не резал, хотя мяса поесть не против. Мое состояние всем известно. В прошлом году было восемь голов. И нынче столько же. Осенью на убой купил клячу у одного русского. Сейчас сидим без мяса. Недавно отелились две коровы. Вот молочным и пробавляемся. Конечно, есть, наверное, бедняки, у которых и того нет. Я этого
не отрицаю. Если поискать, и такие найдутся. Но разве мясо пегого стригунка голодным досталось? Его бездельники и гуляки сожрали! Те, которые привыкли шататься по аулам,
