Рыжая полосатая шуба. Повести и рассказы - Беимбет Жармагамбетович Майлин
В ярости, ничего не соображая, побежал он к Ермаку. А что он за человек, этот Ермак, всем известно: сидит целыми днями у очага, сплетни перебирает. И жена ему под стать. Там, где появляется эта подстрекательница Кульзипа, мгновенно вспыхивает шум и раздор. И теперь, очутившись в их руках, опутанный и задерганный их сплетнями и наветами, Бакен в отчаянии и злобе дошел до бешенства. Однажды он даже вскочил, крича: <Чем такой позор, я ее зараз придушу!> Только куда ему, робкому да трусливому! Как бы его ни науськивали Ермак и Кульзипа, на такое дело Бакен никогда не решится.
Когда приходила Раушан и умоляла вернуться домой, Бакен как раз лежал в припадке такого безудержного
гнева. Он как бы подстегивал свою ярость, давая самому себе зарок: <Больше никогда не назову ее женой и в лицо ей не посмотрю!> Ослепленный гневом, он не отозвался на мольбы Раушан. И даже пнул ее ногой, чего в жизни себе не позволял.
Но слабость и робость характера всегда дают о себе знать. Когда избитая им жена, в отчаянии и со слезами на глазах, направилась к двери, он растаял, обмяк, такую вдруг почувствовал жалость, что уже был готов вскочить и закричать ей вслед: <Жена! Постой! Погоди!> Возможно, он так бы и поступил, если бы не пригвоздил его насмешливый, пристальный взгляд Кульзипы, стоявшей у печки...
Так и не откликнулся он на зов. Не вернулся домой. А почему? Неужели он хочет навсегда расстаться с Раушан? Боже упаси, ни за что на свете! Он даже в мыслях такого не допускал, даже тогда, когда клокотала в нем злоба, когда ни за что ни про что он ударил ее, пришедшую мириться. Он уже казнил себя, досадовал, что поступил так низко и подло. Из-за кого он поссорился? Из-за Демесина! А кто такой этот Демесин? Бай! Аульный воротила! Бывший бий-судья, носивший на груди царский знак! Да что об этом говорить, считался ли когда-нибудь Демесин с Бакеном? Какое там считался! Палкой размахивал над его головой! Да, да, без малого десять лет батрачил у него Бакен. Если снять с его головы мерлушковую шапку, то и теперь еще можно увидеть следы той палки... Тогда, тогда... почему он так разбушевался? Зачем взялся хлопотать за него? Ох, глупец!.. Ох, бестолочь!..
Бакен все больше злился на себя. Как он мог так жестоко обидеть Раушан? Да еще на глазах этой дрянной Кульзипы.
<Я виноват, дорогая, - говорил он мысленно жене. - Не сердись, сегодня же пойду домой. Успокою тебя, утешу...>
Он уже собирался было отправиться домой, как ввалилась взъерошенная Кульзипа с целым ворохом вестей:
- Маскара! Ужас! Жену-то твою, говорят, волостной вызывал... Говорят, будто соскучился он по ней... Поговорить, мол, надо... Наедине, говорит... Еще говорят...
Этим <говорят> у Кульзипы нет конца, а за каждым <говорят> - сплошные сплетни, слухи, от которых многих воротит.
<Очень может быть, что вызвали в волисполком. Но не уедет же она, ничего не сказавши мне... Значит, она еще раз придет. Тогда и помиримся>, - с надеждой подумал Бакен. Мысль эта ему понравилась, и он, не отрываясь, смотрел на дверь и с нетерпением ждал прихода жены.
Наступил вечер. Зажгли лампу. Начали шляться из дома в дом гуляки, бездельники. Один приходил, другой уходил... А Раушан все не было и не было...
На другой день поутру Бакен взобрался на крышу ермаковского хлева и стоял озирался вокруг, словно высматривая кого-то, вдруг увидел, как в санях, запряженных гнедым мерином, которым правил Жаксылык, закутавшись в пуховую шаль, выезжала на дорогу за околицей Раушан. У Бакена похолодело сердце.
- Ах, ты... - невольно и как-то даже досадливо вырвалось у него.
Чувствуя страшную опустошенность, он побрел домой.
XII
Волисполком не так уж далеко. Сегодня поехала, завтра вернется. Дело не в этом. Бакена тяготило и встревожило то, что собственный дом показался ему сразу же чужим и незнакомым. Все пожитки были
собраны, уложены, перевязаны. Словно перед откочевкой. Что это значит? Почему, уезжая, она не сказала ни слова? Или?..
Как потерянный, слонялся Бакен весь день вокруг своего дома. Ни с кем не разговаривал, ни к кому не заходил. Аулчане проходили мимо, о чем-то говорили, посмеивались, и Бакену чудилось, что все смеются над ним. <Ну подождите, вот я вас! - грозил Бакен неизвестно кому. - Пусть жена только приедет...>
Весь день смотрел Бакен на дорогу. Замирал, когда замечал вдали какого-нибудь путника. Наконец перед наступлением сумерек показался гнедой мерин. Обрадовавшись, Бакен направился в дом и вдруг похолодел. На санях сидел один только Жаксылык.
- Оу, оу, где жена?
- В Оренбург уехала... учиться поехала...
В глазах Бакена помутилось. Он, шатаясь, подошел к саням. Потом двинулся к Жаксылыку. Секретарь что-то лопотал, объяснял, но Бакен сейчас ничего не слышал. Он будто оглох... Жаксылык, испугавшись, отшатнулся, отступил, а Бакен, рассвирепев, налетел на него и стал бить, бить, бить. Куда он бьет, зачем он бьет, даже кого он бьет - скотину, человека ли, собаку ли, - ничего этого он уже не разбирал. Кто-то хватал его за руки. Кто-то оттягивал за ремень. Шум, плач, ругань - все слилось...
Очнулся он еще до зари. Пошарил рукой со стороны печки: никого рядом не было. Один! Тут он начал вспоминать, что произошло вчера. <Оренбург>, <Учеба>, <Привет> - только эти три слова отчетливо всплыли в памяти. Но и их было достаточно, чтобы понять, что вдруг случилось. Бакен заплакал, как ребенок...
Первой пришла навестить и пожалеть его, конечно, Кульзипа. Точно мулла над больным, села она у изголовья и стала нудно твердить об испорченности Раушан, о том, что наступили дурные времена и что,
несмотря на это, в аулах еще не пошатнулся остов благочестия.
- Не горюй. Ты еще не старик. Такую патлатую бабу где угодно раздобудешь, - утешала Кульзипа. -Наоборот, благодари аллаха, что так получилось... Хорошо, что сама умоталась. Не то мы уговорили бы тебя бросить ее...
Потом начали толпами ходить старухи, молодухи, подростки, дети. И все смотрели на Бакена с жалостью, с сочувствием. Одна из женщин прибирала в доме, подметала пол, другая растапливала печь, носила воду, готовила чай, третья принялась за стирку. Все только и делали, что усердно проявляли заботу и внимание. Никогда еще не приходилось Бакену в этом ауле испытать столько сочувствия и доброжелательности. Он глядел и диву давался.
Потом пришли и <почтенные люди> аула - Ажибек, Демесин, Каирбай со всеми
