Рыжая полосатая шуба. Повести и рассказы - Беимбет Жармагамбетович Майлин
Минайдар поднялся, направился к байскому дому.
***
- Мне-то ничего. Я битый... Все выдержу, все вынесу, - сказал Петр, осторожно щупая голову Койшкары. Пока еще было солнце, острый луч проникал в щель сарая, и друзья могли разглядывать друг друга. Оба были в крови. Кровь застыла, покрыла их бурой коростой. Кости ныли, тело казалось чужим.
- Что же с нами будет? - вздохнул Койшкары.
- Кто знает... Они, конечно, рады, что сцапали врага... А заступиться некому...
Это понимали оба. И оба отчетливо представляли, какая их ожидает участь, однако ни один не решался говорить об этом открыто другому. Притихшие, поникшие, они прижимались друг к другу, грели друг друга теплом и дыханием. Не утешали друг друга и ни в чем не раскаивались, а просто сидели на старом полушубке в темном сарае в забытьи, в полудреме. Сердобольная душа, глядя на них со стороны, невольно уронила бы слезу.
<Бедные парни, - сказала бы эта сердобольная душа, - во цвете лет погибают!..>
...Скрипнула и отворилась дверь сарая. Кто-то вошел, пошарил вокруг, потом шепотом позвал:
- Койшкары!
Петр и Койшкары узнали голос Минайдара и разом вскочили. Ни тяжести, ни боли, ни усталости как и не было. Сердце гулко стучало, подкатывалось к горлу.
- Бегите! Спасайтесь! - растерянно бормотал Минайдар.
- Солдаты где?
- Пьяные они... дрыхнут вповалку.
Петр действовал решительно и энергично. В двух словах сказал он Минайдару, что надо делать. Минайдар должен пробраться в байский дом, собрать и вынести им оружие. Койшкары в это время запряжет
пару байских рысаков. У Петра была перебита рука, но он не обращал на это никакого внимания. Он знал -медлить нельзя, другого такого случая уже не представится.
Самой слухастой в доме бая была байбише, но и она в честь господина Ауесбая хлопнула целый стакан самогона и теперь лежала чуть не замертво.
Етыкбай вздрогнул, услышав за окном скрип саней.
- Апырмай, опять, что ли? - прошептала слабым голосом Умут.
Дом стоял темный и холодный, едва мерцала коптилка. Все было перевернуто вверх дном, как бывает только после похорон. И верно, теплое уютное жилье сегодня напоминало холодную могилу.
- Аже! - послышались торопливые голоса.
Вошли Петр и Койшкары. На обоих были байские полушубки и тулупы. На ремнях болтались винтовки и сабли.
Умут неуклюже, с трудом поднялась, обняла обоих, расцеловала. Горячие слезы ее капали им за воротник. Но джигиты не мешкали, им надо было бежать. Куда? Пока неясно. Ими двигало одно - сейчас вырваться из когтей смерти. Если им только удастся уйти от погони, все остальное решится само по себе.
- Агатай, оставайся хотя бы на одну ночь! - умоляла, плача, чернявая девчонка с черными пушистыми волосами.
Сестренку свою Койшкары ласково называл <Монтай> - Бусинка. Часто говорил: Бусинку выдам только за ее любимого. А теперь старший брат, единственная опора семьи, собрался неведомо куда. Он оставлял беспомощных стариков и любимую сестренку, зная, что им даже жить не на что. Кто присмотрит за стариками? Кто позаботится о юной Монтай? Или опять придется седобородому, подслеповатому, дряхлому отцу взять в руки белый
посох да тащиться за байской отарой? А больной, согбенной матери ходить по дворам, теребить шерсть, прясть пряжу и выносить помои? А что же им еще остается?
- Не могу, родненькая! Не обижайся на брата. Я сам на распутье. И ждет меня тяжкое испытание. Будешь тосковать. Изведешься вся... Но вытри слезы, прогони печаль, поддержи родителей. Не будь слабой девчонкой! Будь сыном! Вот о чем прошу тебя, милая. Подойди, расцелую на прощание.
Он долго целовал хрупкую сестренку. Умут и Етыкбай, растерянные, как во сне, стояли рядом.
- Значит, едешь, сынок?- спросила Умут.
- Еду! - ответил Койшкары.
- Да сопутствует тебе удача! Да откроется перед тобой дорога праведных! Худо нам будет без тебя. Но я не сетую. Я благодарна Всевышнему за то, что он дал мне тебя. Об одном прошу: где бы ни был, отца своего дряхлого помни, меня, неутешную, помни, нашу старость помни, что ты единственная наша опора, помни - что...
Умут не договорила. Слезы душили ее. Казалось, это вовсе не она говорила, а откуда-то со стороны доносилось доброе напутствие.
Когда созвездие Плеяды склонилось к горизонту, путники выехали из аула. Лошадьми правил Минайдар. Справные байские рысаки грызли удила, рвали поводья. Сани лихо неслись по гладкой, убитой дороге. На поворотах их заносило, из-под полозьев клубилась снежная пыль.
У развилки Минайдар натянул поводья.
- Ну, в какую сейчас сторону?
Одна из дорог вела в город, другая - в дремучий лес. Там, в лесу, запрятались поселки. Жизнь в них зимой замирает. По тем краям редко проезжает путник. И лишь по большой надобности жители лесных чащоб
покидают теплые дома. За долгие зимние месяцы они совершенно оторваны от мира. Сюда почти не просачиваются городские вести. Довольствуются слухами из поселков и аулов. Такая у них жизнь. Лесная, замкнутая...
Беглецы решили ехать лесом. Ехали весь день с одним коротким привалом. К. вечеру добрались до поселка, затаившегося в глухой чащобе среди сугробов. Поселок был довольно большой. Несколько человек гнало скотину к озеру на краю поселка. Увидев путников, кто-то крикнул:
- Остановитесь!
Подошел мужик, по самые глаза заросший кудлатой бородой. На голову нахлобучил старую солдатскую шапку. Забуравил колючими глазками путников, расспросил обо всем.
- Езжайте дальше,- сказал он.- В поселке отряд белых. Несдобровать вам, если попадете им в лапы. - И, не договорив, отвернулся и пошел своей дорогой.
И тут же на вершину заснеженного холма выскочили трое верховых. Беляки! За их спинами торчали винтовки. Встреча с ними не предвещала ничего доброго.
- Живо! Заезжай в ворота!- приказал Петр и спрыгнул с саней.
Они заехали в незнакомый двор, огляделись. Спрятаться негде. На задворках стояла копна. Края ее были разрыхлены, солома пораскидана. Все трое, не мешкая, побежали к копне, зарылись, затаились...
Дозорные, объезжавшие поселок, заметили пару гнедых, запряженную в сани. Они ударили лошадей
