Рыжая полосатая шуба. Повести и рассказы - Беимбет Жармагамбетович Майлин
- Ну если за это дело возьмется власть, то Сейпену не сдобровать. Полетит бай вверх тормашками. Вряд ли еще кто столько гнул спину на него, как я... Чего только не перетерпел?! С детских лет у него в услужении. И побоев сносил немало. Сказать по правде, и до сегодняшнего дня я еще не избавился от него, по-прежнему задарма на него жилы рву. Разве о всех мытарствах расскажешь? Ну, вот в двадцатом году надумал я зажить самостоятельно. Ушел, значит, от Сейпена. Он, конечно, вызверился, лютовал. А в двадцать первом - голод, какого свет не видывал. С голодом, известно, шутки плохи. Поплелся, значит, к Сейпену, в ноги ему бухнулся. Помоги, дескать, подсоби харчами, жив буду - в долгу не останусь, сполна отработаю. А он, собачья душа, развалился на одеялах, на подстилках, сложенных вчетверо, руки-ноги даже не подбирает, вроде бы не видит и не слышит меня... Говорят, сын его, Шермек, теперь коммунист, в чинах ходит. Если власть принадлежит нынче беднякам, то никак в толк не возьму, какое отношение к этой власти имеет Шермек. Убей меня - не поверю, что Шермек за бедный люд заступается, душой за нас болеет.
Ничего тогда я у Сейпена не выклянчил. А Шермек книжку читал, прислонившись к печке. Ну, думаю, попробую разжалобить сынка байского. И что вы думаете? Тонко усмехнулся Шермек, процедил сквозь зубы: <Умрешь, разом от долгов избавишься! А безгрешным на том свете поблажка...>
- У волчонка и повадки матерого волка.
- Удивляюсь, как этот Шермек стал коммунистом?!
- Пролез, значит, втихаря. Бедняком, должно быть, прикинулся. Ничего, и до него доберутся. У трудового народа сейчас сознание растет, глаза открываются все шире. Он уже может отличить врага от друга. Канпеске1 эта вовремя началась. Многим личину сорвут, многих бедняцкий суд перетряхнет.
Арыстан повеселел. У Куандыка возбужденно блестели глаза, щеки покраснели, он весь был во власти волнения, благородного душевного подъема.
- Вот, вот! Так им и нужно! Хоть отомстите за нас всем этим баям! На кого же нам еще надеяться, как не на вас, бедняцких коммунистов?!
- Чтобы отомстить баям и изгнать их из нашей среды, нам, беднякам, нужно крепко объединиться. Вы на это согласны? - спросил Арыстан.
- Согласны!
- Если мы будем едины, будем верными помощниками партии и власти, мы с любым делом запросто справимся. Запомните это!
IV
Вскоре приехал уполномоченный из района. От него многие в ауле впервые услышали грозное слово -<канпеске>. Теперь оно было у всех на устах. Для большинства аулчан оно звучало приятно, как нечто
родное, близкое. Даже босоногая малышня с радостью шлепало губами: <Канпеске, канпеске>. И смысл его стал всем понятен. За несколько часов новое слово заняло прочное место в повседневно-обиходной речи аулчан. За уполномоченным всюду шли толпой. Те, что оставались дома, мгновенно узнавали все новости через посредников.
- О-хо-хо... Дурные настали времена,- вздыхал древний, весь сгорбившийся под тяжестью лет старик, прислоняясь спиной к стене.- Чего только не приходится слышать?..
Рыжий шелудивый кобель присел на задние лапы у обочины дороги, вскинул морду, завыл удрученно, тоскливо. Старик-горбун сердито прицыкнул на пса:
- Ты тут еще! А ну заткнись. Не накликай беду!..
Кто-то едко рассмеялся:
- А если накличет, пусть она обрушится на голову Сейпена.
И в самом деле, вслед за воем рыжего кобеля всплыл над аулом горький, пронзительный плач. Люди вздрогнули, прислушались.
- Оу, что такое?
- Кто это?
- Кажется, это голосит байская байбише, - заметил, улыбаясь, Куандык. - Долго теперь ей, бедняге, выть...
Все переглянулись. У некоторых на лице застыло явное недоумение: <Так как же - радоваться этому или горевать?>
...Чинным рядком выстроились три белые нарядные юрты. Чуть поодаль стоит еще одна - приземистая, продырявленная, прокопченная. За ней сидит лицом к западу - в сторону священной обители пророка -брюхастый, точно кадушка, Сейпен. Голова его понуро опущена на грудь... Глаза и лицо опухли. На жидкой бороденке блестит одинокая слезинка. К бедной юртчонке спиной привалилась непомерно раз-
давшаяся, словно надутый до отказа турсук1, байбише. Рыхлое лицо ее исполосовано, исцарапано. Вся она почернела от злобы и горя. Глаза налились кровью. Кажется, она и видит все вокруг лишь смутно, как в тумане. Видно, вспоминала байбише покинувшее вдруг ее благополучие, улетевшее счастье, обрушившееся, точно черный камень с неба, горе, которое оглушило ее, как рыбу в паводок. Вздыхает байбише, да так тяжко, так горько, будто грудь ее при этом разрывается.
- Старик, от Шермекжана нет вестей, что ли? Он ведь столько учился, давно уже в люди выбился, неужели не может помочь нам в беде?
- Что ты, старуха!.. Какая там помощь, когда его самого сейчас преследуют. <Байский сынок>, - говорят. Письмо, которое он написал мне в последний раз, и то попало в руки этим негодяям. Они его в суд передали... Что теперь о нас горевать? Молись за сына, старая. Другой опоры у нас не осталось...
От обиды и злости затрясся Сейпен, заплакал.
- Я разве мало молюсь? Отвернулся ведь от нас этот старый хрыч на небе! Не внимает мольбам моим! - вскрикнула в раздражении байбише и тоже залилась слезами. Казалось, сейчас она самого создателя разорвала бы в клочья, попадись он только ей в руки.
Возле белых юрт народ кишмя кишит, как на базаре. Одни заходят, другие выходят; все оживлены, возбуждены; разговаривают громко, пошучивают, похохатывают.
- Ну, Арыстан, говори!
- А что говорить? И скот, и вещи - все нашли, все на месте.
- Значит, Туткыш все правильно указал?
- Все как есть.
- Молодец, Туткыш! О тебе я в район напишу. Пусть знают! - Уполномоченный похлопал Туткыша по плечу. Тот, польщенный, разулыбался, расцвел.
- Эй, где же Несибель?
- Здесь я.
- А ну, давай, подсаживайся к бурдюку, побултыхай да перебалтывай расписным половником кумыс! И не робей, когда власть в твоих руках!
Несибель неуверенно подсела к бурдюку и схватилась за мутовку. Чувствовала она себя, однако, скованно, видно, ей было еще невдомек, как можно пить байский кумыс без разрешения байбише.
Когда собралось достаточно много народу, тогда решили открыть все сундуки и пересчитать все драгоценности. В руке Несибель позванивала большая связка ключей. Ловко развязали тугие веревки, которыми были перетянуты кованые, инкрустированные сундуки, отомкнули замки, стали извлекать и складывать на середину дорогие, редкие вещи. В одном из сундуков Несибель наткнулась на рыжую
