Едгин, или По ту сторону гор - Сэмюэл Батлер

вскоре погибало. Это считалось во всех отношениях выгодным, поскольку вводило государство в меньшие расходы на содержание преступной категории граждан; но рост всеобщего богатства привел к смягчению прежней суровости, и наступивший чувствительный век уже не хотел мириться с тем, что казалось чрезмерной строгостью даже по отношению к наиболее провинившимся; более того, выяснилось, что присяжные уже не имеют прежней охоты выносить осудительные вердикты, и правосудие часто попадало впросак, ибо не существовало иных вариантов, кроме как обречь человека на смерть либо отпустить на свободу. Кроме того, было учтено, что государство из-за излишней суровости несет дополнительные расходы в связи с необходимостью сажать в тюрьму рецидивистов, ибо те, кто попал туда даже за легкие недомогания, побывав в заключении, часто становились полными инвалидами; и человеку, единожды осужденному, редко удавалось в дальнейшем избегнуть лап государства.

Эти изъяны уже давно были всем очевидны и признаны, но люди слишком ленивы и равнодушны к чужим страданиям, так что никто и пальцем не шевельнул, чтобы положить им конец, пока не появился великодушный реформатор, всю жизнь посвятивший тому, чтобы были проведены необходимые изменения. Он разделил болезни на три класса — те, что воздействуют на голову, на туловище и на нижние конечности — и добился принятия закона, согласно которому все болезни головы полагалось пользовать настойкой опия, болезни туловища — касторкой, а болезни нижних конечностей — примочками из водного раствора серной кислоты.

Могут сказать, что классификация сделана наобум, а лекарства плохо подобраны, но начинать любую реформу — дело трудное, и надо вбивать клин потихоньку, чтобы общественное мнение сперва освоилось с нововведениями как таковыми. Нечего удивляться, что у такого практичного народа всё еще есть что усовершенствовать. Население в массе своей вполне довольно мерами, к которым государство прибегает на сегодняшний день, и люди верят, что существующий способ обращения с уголовниками не оставляет — или почти не оставляет — желать лучшего. Но есть энергичное меньшинство; принадлежащие к нему люди придерживаются мнений, которые считаются радикальными, и вовсе не намерены успокаиваться на достигнутом: им надо, чтобы принцип, не так давно завоевавший признание, получил развитие.

Я приложил немало усилий, чтобы познакомиться с мнениями этих людей и с тем, что ими движет. Преобладающая масса публики относится к ним враждебно; их считают ниспровергателями всех моральных устоев. Недовольные утверждают, что болезнь является неизбежным результатом действия определенных факторов, каковые в подавляющем большинстве случаев находятся вне контроля индивидуума, а это значит, что человек виновен в том, что болен чахоткой, в той же степени, в какой гнилой фрукт в том, что сгнил. Это правда, что фрукт надо выбросить как непригодный в пищу, а чахоточного подвергнуть заключению ради защиты сограждан от заразы; однако эти радикалы не считали нужным наказывать его строже, чем отняв у него свободу и установив за ним неусыпный надзор. А при условии, что больной лишен возможности нанести обществу вред, они готовы были позволить ему приносить пользу, удовлетворяя общественные нужды, какие ему по силам удовлетворить. Если ему удастся таким образом зарабатывать деньги, они готовы были предоставить ему право устроиться в изоляции со всеми возможными удобствами и не стали бы стеснять его свободу сильнее, чем необходимо, чтобы не дать ему сбежать или расхвораться в тюремных стенах. Они предлагали делать из его заработка вычеты в размере затрат на его стол, проживание, надзор за ним, а кроме того, для покрытия половины судебных расходов в связи с процессом, по которому он осужден. Если же он слишком болен, чтобы делать хоть что-то в оправдание затрат на свое содержание, ему не будет причитаться ничего, кроме хлеба и воды, да и то в малом количестве.

Они говорят, что общество поступает глупо, отказывая себе в праве получать пользу от человека лишь потому, что он до сего времени приносил ему вред, а запрет на производительный труд лиц, принадлежащих к категории заболевших, есть не что иное, как протекционизм. Это попытка вздуть естественную цену на товар, утверждая, что лица, способные и желающие его производить, не должны этого делать, из-за чего покупатель вынужден больше за него платить.

Кроме того, раз уж такого человека ныне не казнят, он остается нашим ближним, пусть и весьма неприятным. И то, что он таков, в значительной степени является результатом деяний остальных; иными словами, общество, его осуждающее, отчасти несет в отношении него ответственность. Они говорят, что при таких условиях нет риска распространения болезни, ибо лишение свободы, надзор, существенные и неукоснительные вычеты из заработка заключенного, обдуманное и экономное применение стимулов (из числа коих лишь немногие будут доступны всем и никакие — тем, кто их не заработал), вынужденное половое воздержание и потеря репутации — все эти факторы дают обществу столь же твердые гарантии от всеобщего небрежения здоровьем, как и те, к каким оно прибегает ныне. Больной должен продолжать заниматься профессией или вести коммерцию и в тюрьме, если возможно; если нет, пусть зарабатывает на жизнь первым попавшимся доступным способом; а ежели человек — джентльмен по происхождению и за ненадобностью не приобрел профессии, пусть щиплет паклю или сочиняет художественную критику для газет.

Далее эти люди говорят, что причиной распространения болезней по преимуществу является абсурдный подход к их излечению.

Они верят, что болезни телесные во многих случаях так же исцелимы, как и моральные недуги, лечение которых ежедневно практикуется у них на глазах, но понимают, что капитальная реформа невозможна, пока люди не усвоят верный взгляд на то, откуда берутся отклонения в физическом состоянии человека. Как только окружающим становится известно о том, что человек болен, последний превращается в отверженного и преследуемого — и пока такое отношение сохраняется, люди будут скрывать болезни. Причина утаивания именно в этом, а лекари ни при чем. Если же человек увидит, что новость о нездоровье воспринимается ближними как факт печальный, но такой, что является результатом очевидных, предшествующих ему во времени причин — как если б он вломился в ювелирный магазин и похитил бриллиантовое ожерелье — то есть, как событие, которое могло бы произойти с самими ближними, если б им не повезло родиться более здоровыми и вырасти в лучших условиях; и если б все поняли, что в тюрьме им не доставят больших неудобств, чем те, какие обусловлены необходимостью защитить общество от инфекции, а им самим обеспечить правильный режим лечения, — тогда люди, почувствовав, что заразились оспой, отдавались бы в руки полиции с той же готовностью, с какой ныне обращаются к распрямителю, ощутив, что находятся в шаге от того,