Последняя война Российской империи - Сергей Эдуардович Цветков
Заботясь о своей репутации, немецкие власти строго следили за выполнением предписаний военного министерства в отношении пленных высших военных чинов. Если же старший офицер все-таки находил, что условия его содержания не соответствуют требованиям международных конвенций и правительственным договоренностям, то он имел право подать жалобу в вышестоящие организации или к представителям нейтральных держав (роль защитника интересов российских военнопленных взяла на себя Испания). Коменданты немецких лагерей возмущались, что пленные офицеры превратили писание жалоб в законный способ досадить лагерной администрации.
Российские генералы всегда исключались из числа лиц, против которых лагерная администрация организовывала репрессии. Несмотря на это смертность среди них была почти втрое выше, чем среди рядовых – всего в германском плену умерло 11 русских генералов (или 16 % от общего числа взятых в плен). Правда, виной тому был почтенный возраст их высокопревосходительств, а не плохие условия содержания.
В солдатских лагерях ситуация была значительно хуже. Если в пленных русских офицерах (многие из которых имели немецкие корни) германские власти еще признавали равного противника, то с рядовыми «азиатами» особенно не церемонились.
Под размещение нижних чинов отводились, как правило, землянки, деревянные или дощатые бараки без настила, вентиляции, отопления, часто без окон. Спать приходилось на прогнившей соломе, под одной шинелью с двумя-тремя товарищами по несчастью, так как эти помещения набивались людьми до отказа[126]. Принятые нормы продовольственного обеспечения повсеместно не соблюдались, хлеб выдавался негодного качества, с примесью древесных опилок. «Питание, – вспоминал бывший военнопленный, рядовой Захар Владимирович Чаусов, – только одно название: 250 грамм хлеба, три раза в день мутная грязная вода, называемая «суп». Хлеб не ели, а лизали, чтобы подольше продлить удовольствие. Страшно мучил голод. Голод страшнее тоски по Родине. Особенно было тяжело переносить его ночью. Лежишь, бывало, нарах (голых) и перебираешь в памяти всю свою жизнь с детства, как жил, что ел, сколько оставалось еды и т.п. Потом начинаешь всё снова. Мысли всю ночь. Забыться не удается».
Голодные люди рылись в мусорных ящиках в поисках отбросов, нередки были случаи смерти от истощения, простуды и эпидемий. В венгерском лагере Эстергом-Табор около двухсот пленных, заподозренных в заболевании холерой, были сожжены вместе с сараем, в котором их разместили.
Телесные наказания были формально запрещены, но на деле пленных с ведома и без ведома лагерной администрации подвергали жесточайшим истязаниям. В 1915 году российская Чрезвычайная следственная комиссия по расследованию нарушений противником норм международного права, обследовав содержание пленных русских солдат в германо-австрийских лагерях, зафиксировала наличие целого арсенала физического подавления. «Всюду удары прикладами, плетьми, – заявлял российский представитель, – малейшее нарушение правил укрощается резиновой плетью, которыми снабжены все служащие лагерей». В Кёнигсбруке пленных заставляли бегать с тяжестями на спине, «ставили на колени на битый кирпич в течение двух часов», «иногда применяли натравливание собак по пяткам пленных». Также в ход шли: заключение в карцер; сидение на корточках с поднятыми руками; сажание на цепь и заковывание в кандалы; натравливание собак; стояние босиком на снегу или в грязи; удары штыками и прикладами и т. п.
Особо изощренным способом «усмирения» пленных было подвешивание на столбе, обтянутом колючей проволокой. Русский очевидец (рядовой Ю. Кирш) оставил описание этой экзекуции: «Около специально поставленных столбов на кирпич становился пленный, которого надо было подвергнуть наказанию. Наказуемого привязывали к столбу веревкой, начиная от шеи, рук и кончая ногами. Кирпич после этого выбивали из-под ног, и привязанный оставался в подвешенном положении. Привязывание к столбу считалось одним из самых тяжелых наказаний, и его боялись, как огня».
Согласно показаниям русских военнопленных, в Германии самое активное участие в истязаниях принимали офицеры, в Австрии – этим занимались, как правило, конвоиры и караульные, особенно немцы и венгры, больше других подверженные шовинистической пропаганде.
С января 1915 года почти все военнопленные (до 90—95%) стали привлекаться к работам в сельском хозяйстве, промышленности, в области обеспечения армейских нужд и т. д. Последнее было воспринято русским командованием чрезвычайно болезненно. Генерал Алексеев писал 4 ноября о «некрасивой картине, сообщенной штабом 3-й армии, относительно обслуживания немецкого тыла значительным числом наших пленных», и далее указывал на «возможность налетами конных отрядов вносить сильное расстройство в службу тыловых учреждений, разгоняя тех негодяев, которые служат обозными, хлебопеками, рабочими».
В целом использование труда военнопленных не противоречило нормам международного права, которые определяли, что «государство может привлекать военнопленных к работам сообразно с их чином и способностями, за исключением офицеров. Работы эти не должны быть слишком обременительными и не должны иметь никакого отношения к военным действиям» (приложение к статье 6 Конвенции о законах и обычаях сухопутной войны 18 октября 1907 года).
Однако действительность опять сплошь и рядом показывала сильное расхождение с принятыми договоренностями. Чрезвычайная следственная комиссия констатировала, что на общественных и частных работах «работоспособность пленных жестоко эксплуатировалась, причем ни болезнь, ни изнурение не принимались во внимание. Пленных, выбивавшихся из сил от чрезмерного физического утомления, заставляли работать с шести утра до восьми часов вечера с одним кратким обеденным перерывом. Конвойные неустанно следили за тем, чтобы ни одна минута трудового дня не оставалась неиспользованной. Особенно тяжело приходилось пленным на полевых работах, когда при помощи особых приспособлений их, по 14—16 человек, запрягали в плуги и бороны и они целыми днями, заменяя рабочий скот, вспахивали и уравнивали поля».
Побывавшая в Германии российская сестра милосердия Е. М. Шуберская сообщала: «В лагерях все-таки жизнь пленных намного лучше, чем в рабочих командах… Наши солдаты на работах – это не военнопленные, а рабы, и заступиться за них некому»; «Когда говоришь с пленными, то поражает их запуганность… Объясняется эта запуганность тем, что немцы абсолютно не считаются с нашими пленными и держат их под гнетом строгих наказаний, побоев, лишения пищи за малейшую провинность, а часто и без всякого повода…».
Характерен случай, имевший место летом 1915 года на перевале Брегисер, где австрийцы ожидали наступление итальянских войск. Сюда для строительства оборонительных укреплений была переправлена тысяча русских военнопленных, солдат и унтер-офицеров. Все они, как один, отказались от работ.
