На пороге великой смуты - Александр Владимирович Чиненков
Сегодня Нага глупо хихикал и курил опиум; когда она, задыхаясь от лютой ненависти, но с улыбкой на лице покорно целовала его потное лицо, он тоже хихикнул. Но сейчас «господин» спит, и Жаклин позволила себе откинуть полог.
На небе ярко светила луна, распространяя голубой свет на спящий лагерь. И вдруг со стороны степи послышался цокот копыт. К шатру подскакал едва державшийся в седле от усталости сабарман.
– Где Албасты? – спросил он.
– Он спит.
– Ступай и разбуди! – потребовал всадник.
Пожав плечами, Жаклин зажгла свечу, подошла к спящему «господину» и легонько дотронулась до его руки.
– Ты что это будишь меня, сука? – закричал Нага гневно.
– Вас хочет видеть человек у шатра.
– Кого ещё шайтан принёс?
Нага выхватил у неё свечу, вышел на улицу и сверху вниз посмотрел на склонившегося перед ним разбойника.
– Что случилось, Амир?
– Абдулла просил передать, что караван богатый в Оренбург идёт.
– Караван? – И Нага расхохотался. – Это хорошая новость, Амир! Иди отдыхай, а утром обскажешь поподробнее.
Вялым шагом он вернулся в шатёр. У входа его ждала бледная, растерянная Жаклин.
– Отдыхай и ты, мокрица, – мимоходом сказал ей Нага, – сегодня я не нуждаюсь в твоих услугах!
– Но господин, – прошептала Жаклин, – я…
– Оставь, ступай, – и Нага махнул рукой.
Он нехотя улёгся на застеленный шкурами и коврами топчан, положил под голову подушку и посмотрел через не закрытый пологом вход на улицу. В небе светила луна. Нага перевёл взгляд на прилегшую у входа Жаклин. Почувствовав взгляд, она вздрогнула, приподнялась и повернулась к «повелителю». Его передёрнуло, он встряхнул головой, но не сказал ничего, а лишь пренебрежительно хмыкнул.
– Чтоб тебе там голову срубили, подонок, – прошептала едва слышно Жаклин, но он её услышал.
У Наги пробежал мороз по коже.
– Желая мне смерти, ты о себе подумала? – спросил он, не чувствуя внутри себя никакой злобы к своей рабыне. – Если мне срубят голову защитники каравана, то и ты останешься без покровительства.
– Да я лучше умру, чем…
– Ты умрёшь, не спорю. Но только представь, какая участь тебя ожидает? Мои сабарманы разорвут тебя в клочья!
Жаклин промолчала. Нага взял чилим, заправил его опиумом и, поднеся свечу, раскурил. Затянувшись, он блаженно закатил вверх глаза и удовлетворённо хмыкнул.
Жаклин прилегла на волчью шкуру, расстеленную у входа. Наконец настало время и ей отдохнуть. Свой день она начинала до рассвета и без отдыха работала до заката. Но вздохи наслаждения, издаваемые Нагой, мешали уснуть. Она полежала, пытаясь забыться, но сон не шёл. Тогда она вскочила и вышла из шатра.
Узнаваемая охранявшими лагерь сабарманами, она прогуливалась среди шатров. Жаклин чувствовала себя разбитой и несчастной. За время, проведённое в рабстве, она осунулась. Она боялась даже посмотреть на себя в зеркало. Однажды Жаклин как-то решилась на это и ужаснулась. Едва заметная ранее седина бросалась в глаза.
Жаклин поймала себя на мысли, что ненавидит Садыка и готова прямо сейчас убить его. Но бежать ей было некуда. Убив своего мучителя, она тем самым обрекла бы себя на ужасную смерть.
Злоба душила Жаклин, и она бродила по спящему лагерю, думая только о мести Садыку. На душе было очень скверно. Она злилась на себя, на весь мир и ничего не могла с собою поделать. Она…
В это время из шатра послышался недовольный голос:
– Жаклин! Где ты бродишь, рабыня проклятая?!
Накурившийся опиума Нага сидел на постели и с жадностью пожирал кусок варёной конины.
– Где ты шляешься, сука? – спросил он, слизывая языком крошки с губ.
– Прогуляться вышла.
Нага рассердился:
– А почему позволения не спросила? Или ты всё ещё никак не уяснишь, что давно уже не госпожа, а рабыня?
– Нет, этого не уяснить нельзя.
– Попридержи язык, паскуда! Когда тебе говорит господин, смиренно слушай. Сейчас уберёшь со стола, а объедки снесёшь рабам в яму!
Жаклин, думая, что на этом претензии хозяина ограничились, принялась убирать со стола.
– Постой! – прикрикнул он. – Не забудь потом хорошо обмыться в ручье. Как вернёшься, разделишь со мною ложе!
Жаклин взяла чашу с объедками и, выйдя из шатра, посмотрела кругом. Близился рассвет. Неся чашу, она пошла вниз по руслу ручья. Ноги сами понесли её подальше от этого страшного места.
* * *
– Уже рассвет наступил, а моей рабыни всё ещё нет. Где она? – спросил Нага у Рахима.
Сабарман виновато опустил голову, успев скользнуть взглядом по тёмному от гнева и наркотического дурмана лицу Албасты.
– Мы вокруг обскакали и не нашли её, – ответил он. – Видимо, успела далеко уйти.
Наге не понравился холодный ответ своего сотника.
– Ты снова осмеливаешься говорить со мной так, словно я на твоём месте, а ты на моём, пёс?! – И, рассердившись, закричал: – Ты надеешься, что я и дальше намерен терпеть твой гонор?
– Я говорю так, как считаю нужным! – Рахим отвёл глаза в сторону, а потом добавил: – Даже покойный Албасты никогда не повышал на меня голос! И мне не было приказано караулить твою рабыню.
Нага нащупал под подушкой рукоять пистолета, но сдержался. Немного успокоившись, он распорядился:
– Найди мне её немедленно, слышишь? Но только живой, целой и невредимой. Понял?
Собираясь уходить, Рахим проворчал недовольно:
– Больше мне делать нечего. Побегает по степи и вернётся. Если волки не сожрут, конечно.
Но он всё же выполнил приказ Албасты: сел на коня и в сопровождении десятка сабарманов поскакал вниз по руслу ручья.
Нага проводил строптивого сотника злобным взглядом. Он давно уже собирался разделаться с этим упрямцем, но всякий раз откладывал расправу на потом.
Через два часа Рахим вернулся в стойбище. Нага нетерпеливо пошёл ему навстречу.
– Где рабыня?
Рахим спрыгнул с коня и, нагло улыбаясь, развёл руками:
– Может, ещё где-то бегает, а может, уже поймана моими воинами и на аркане возвращается обратно в лагерь.
– А ты почему вернулся?
– Лошадь захромала.
– Захромала?
– Проверь.
– Именно так я и поступлю!
Нага выхватил пистолет и точным выстрелом прострелил ногу несчастного животного.
– Ты был прав, твой конь «охромел», – сказал он, глядя в сузившиеся от ярости глаза Рахима. – Пристрели его. Твою клячу уже не вылечить!
Албасты сам вскочил на коня и, возглавив отряд, поскакал в степь. Сабарман-следопыт выдвинулся вперёд. Он часто спрыгивал с коня, удовлетворённо причмокивал и указывал направление.
Проскакав около трёх часов, разбойники проголодались. Но Нага отказался делать привал, и отряд продолжил погоню.
Вскоре следопыт привёл разбойников к руинам давно
