Евгений Анташкевич - 33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине
– Кто рекомендовал?
Вопросы, которые задавал Иванов, казались Сорокину лишними, но он писал, успевая изредка глянуть на Дору Михайловну.
– Лычев с рук на руки передал тутошнему полицейскому, своему знакомцу, хоть и удалил от себя, а всё ж позаботился…
– Как зовут полицейского?
– Прозвища не знаю, по имени – Иван Николаич, тольки я его видала разок, а так записали на работу, сказали, мети да мой… и боле ничего…
– Как попали к Элеоноре Боули?
– Оне сказывали, што им отдельная горничная нужна, в комнаты, ну и начальство меня к ей отпустило, всё по добру…
– Когда это было? Когда вы перешли из коридорной в комнатные к госпоже Боули?
– А в прошлом годе, вот как раз как щас… – Сколько у неё проработали? – До летнего мясоеда… – В мае, в июне?
Дора задумалась.
– Уж и не помню… Как яблоня отцвела… – Пишите, в мае. Почему она вас уволила?
Дора снова задумалась.
– Не сказывали оне, тольки думаю, им грамотная была нужна, не как я, оне по-русски лопотали, но не шибко, я не всегда и уразуметь-то могла, чего оне желают…
– А может, ты гордая была, прислуживать-то, а, казачка?
– Да не! Куда нам с голодухи, уж чего-чего, а это было… память-то… куды деть?
Сорокин писал и слушал Дору Чурикову и поражался спокойствию и достоинству, с которым она отвечала на вопросы. – А что дальше?
– Дальше худо было, отовсюду выгнали – и с «Модерну», и с коридорных, вот и подалася куда глаза глядят, вона сколько люду всякого понаехало, разве ж работа на всех найдется?..
– И что? На панель?
– Куда?
– На панель… в смысле снова в проститутки?
Чурикова склонила голову и взялась за концы платка.
– И кто у вас хороводит?
Дора подняла глаза. Она смотрела уверенно.
– Митька-солдат!
– А не Ванька? – спросил Иванов и глянул на Сорокина. – Фамилия Митьки?
– Про Ваньку не слыхала, а про Митьку – он и есть Митька, по прозвищу Плющ!
– А чем он кроме этого занимается? Не кучер ли?
– Ныньче кучер, а ране носильщиком был. Я с ним в гостинице и познакомилася, тама он тоже носильщиком был!
– Ты не хворая?
– Не хворая, – спокойно ответила Дора. – Не чую я в себе никакой хвори.
– Ладно, Дора, отдохни пока! – сказал Иванов и обратился к Михаилу Капитоновичу: – Идемте покурим! А тебе, Дора Михайловна, может, чего принести? Ситро, колбасы, ситного? Ты не стесняйся, ты же сама пришла, и вины я пока на тебе не вижу! Ну?
Дора опустила глаза.
– А говоришь, не гордая! – с напускной миной вымолвил Иванов, и они вышли в коридор. Иванов подозвал дежурившего у двери полицейского, дал ему деньги и что-то сказал по-китайски. Полицейский ушёл, и они закурили.
– Ну, как вам эта красавица? Правда, ведь?
Сорокин кивнул.
– Надо её отсюда забирать!
– Почему?
– Железная дорога – не наша юрисдикция!
Сорокин удивился.
– Наша юрисдикция – город в его пределах, а раньше была в пределах полосы отчуждения, запомните это, чтобы когда-нибудь дров не наломать!
Сорокин сделал вид, что понял.
Вернулся полицейский с бумажным кульком. Иванов кивнул ему на дверь, и полицейский зашёл туда, а когда вышел, Иванов снова сказал ему что-то по-китайски. Полицейский ушёл.
– Я послал его в тюрьму за каретой и охраной.
Докурив, они вошли в комнату, Дора Михайловна глянула в их сторону, дожевала кусок, запила; недоеденное аккуратно завернула в бумагу и сверток отодвинула на угол стола.
– Закусывайте, Дора Михайловна, закусывайте! Нам с Михаилом Капитоновичем надо посмотреть протокол, и не обращайте на нас внимания.
– Благодарствуйте, сыта, – с достоинством ответила Дора и сложила руки на коленях.
Иванов увидел это и положил перед собой протокол.
– Хорошо! Где вы сейчас проживаете?
Дора ответила, последовал следующий вопрос, Дора отвечала спокойно, степенно, внятно, вопрос следовал за вопросом, и Сорокин только-только успевал писать. Протокола уже набралось листов шесть.
– Вы курите? – спросил Иванов Дору, та кивнула. – Кури́те! А мы с Михаилом Капитоновичем выйдем!
Они вышли. У двери стоял другой полицейский.
– А тот ещё не возвращался? – спросил его Иванов.
– Никак нет, ваше благородие! – ответил полицейский по-русски, однако по виду он был один в один – китаец.
– Что-то долго! – сказал Иванов и пригласил Сорокина отойти несколько шагов в сторону.
– Бурят-агинец, – тихо сказал он и кивнул в сторону полицейского. – Из Забайкальского казачьего войска, только вот не захотел дальше служить у Семёнова. А как у вас впечатление от этой…
– Думаю, она говорит правду…
– Вы только на неё особо не засматривайтесь! Понимаю – красавица… вы сами-то… не монашествуете?.. – Иванов не договорил.
Сорокин смущённо потупился.
– Понимаю, но это ваше приватное дело!
Сорокин промолчал.
– Тут нужно большое внимание! Если я что-то упущу, вы подметите и запомните… – Иванов посмотрел на часы. – Что же карета-то не едет? Ладно, заканчиваем. Если что, сами довезём.
Они вернулись в кабинет, собрали бумаги, Иванов уложил их в папку и показал Доре на свёрток с едой.
– Забирай!
Дора молча кивнула и завязала еду в платок.
Они вышли на привокзальную площадь, уже стемнело, Иванов попросил Сорокина остаться с Чуриковой, а сам ушёл и через несколько минут вернулся в коляске. Они сели, и кучер стал выправлять в сторону переезда через железную дорогу. С Диагональной он сразу повернул направо на Участковую.
– А почему не по Китайской? – спросил его Иванов.
– А тама, барин, ремонт учинили, а тута справно доедем…
Иванов сидел справа от Чуриковой, Сорокин – напротив них, спиной к кучеру.
– Когда они успели с ремонтом? – спросил Иванов Сорокина, но тот только пожал плечами. – Ладно, пусть так!
– Домчим, барин, не извольте беспокоиться!
По дороге они молчали, Сорокин улыбался и через материю кармана гладил фляжку, Дора смотрела в сторону, Иванов курил. Участковая улица шла параллельно Китайской, она была такая же прямая и упиралась в городской сад, слева от которого через квартал была тюрьма. На ней только-только начали устанавливать столбы для проводки освещения. Кучер свернул налево и поехал вдоль ограды сада. Вдруг из-под ограды выскочили тени, Сорокина сильно толкнули в плечо, и он упал на мостовую. Он услышал, как кучер свистнул, и коляска умчалась. Ошеломлённый Сорокин стал подниматься, он сильно ушибся локтём о брусчатку и первое – сунул руку в карман. Фляжка была цела. Ничего не понимая, он шагнул к ограде и увидел, как чёрная тень ползёт по тротуару. Это был Иванов. Михаил Капитонович подбежал к нему и ухватил за руку.
– Что с вами, Илья Михайлович?
– Вторая ошибка… – проскрипел Иванов. Он попытался встать. – Чёрт, нога… – Давайте помогу!
– Помогите, голубчик, по-моему, меня пырнули…
Сорокин помог Иванову встать на ноги, и они доплелись до тюрьмы. В кабинете Иванов упал на стул, Сорокин стал помогать ему снимать пальто.
– Я сам… бегите в мертвецкую, там… давайте стариков… Видите?.. Хотели в печень… попали в бедро… не мешкайте, голубчик… пусть старики чего-нибудь прихватят!
Через несколько минут Моня катил каталку, а Ноня на ходу сдирал с лежавшего на ней Иванова одежду.
– Эк вас, Илья Михалыч… а кровищи-та! – бормотал Ноня.
В мертвецкой на большом столе они раздели Иванова и начали зашивать рану.
– Ничё, Илья Михайлович, потерпите, ща ещё спирту… и последний стежок… ничё страшного, только одёжу всю попортили… – бормотал Ноня.
– Отстираем и дырки зашьём, – вторил ему Моня, – будет как новая.
Сорокин смотрел и внутренне содрогался: «А чего же меня не пырнули, а только толкнули…»
– Илья Михайлович, вы как? – спросил он следователя.
Иванов был в сознании и даже казался бодрым.
– Ну что вы, скоторезы, скоро уже? Больно ведь! Что вам, Михал Капитоныч?
– Кажется, я знаю, кто это!
Третья ошибка следователя Иванова
Через две недели Иванов начал ходить. Помог Серёжа Серебрянников. На следующий день после происшествия, по просьбе Сорокина, он осмотрел рану, похвалил Моню и Ноню и прописал лекарства. Моня и Ноня отстирали и отгладили одежду, и сегодня Иванов сидел в кабинете. Они уже много раз обсудили то, что произошло.
– Самое главное – притом, что мы всё знаем, – нет никаких зацепок, кроме Доры, но она уже, скорее всего, в проруби и плывёт по Сунгари в сторону России, куда, кстати, не собиралась. И сопровождают её сомы и всякая другая трупоядная рыбёха! А этот ваш Митька, Плющ-овощ, Огурцов… не промах мужичок-то, если вы правы в ваших предположениях!.. Вот где солдатский фронтовой опыт пригодился… только вот промахнулся он! Явно хотел в печень, а вас пожалел, а? И не убил, и поджёг понарошку! Чувство он к вам имеет какое, так, что ли?
Сорокин и сам думал об этом всё время.
– Не могу ответить! Думаю только, что сыграло роль то, что мы за полтора месяца, пока ехали, ни я, ни полковник ни разу никого не ударили, в смысле – по морде.
