Евгений Анташкевич - 33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине
– Конечно не могли, – прошептал он и услышал шаги. Дверь открылась, в контору зашёл Георгий Вяземский.
Они пили чай, и Сорокин рассказал ему всё, что произошло.
– Да, – сказал Георгий. – Невероятно!
Михаил Капитонович от множества событий чувствовал себя опустошённым.
– А по поводу десятского, наверное, он прав! А я хотел его перевести даже не на Затон, а в Ковш, там бы его ни за что не нашли, но… Иванов его фамилия? Следователя?..
Сорокин кивнул.
– Ты пойдёшь к нему? Сорокин снова кивнул.
– Завтра или сегодня?
Сорокин не знал, что сказать, он об этом ещё не подумал.
– Тогда давай так: иди сегодня, я с десятским поговорю, хотя жалко его, у него семеро по лавкам, а с другой стороны – завтра снизу приходят последние две баржи из Цзя́мусы, и навигация заканчивается, и до весны бы всё равно всех уволили, поэтому…
– Я сейчас пойду к Иванову, – решительно сказал Сорокин.
– Правильно, поговори, может, поблажка какая выйдет…
По тёмному городу Сорокин дошёл до тюрьмы. Тюрьма странным образом располагалась в деловом центре Харбина, а не на окраине, как думалось, что на окраине ей всё же было бы более подходящее место. Дул сильный холодный ветер, и Михаил Капитонович, уже немного собравшийся с мыслями, вспомнил сожаление Иванова, что нет снега. Ему представилось, что со снегом было бы не так холодно и неуютно. Весь путь он думал о леди Энн: «Только почему я звал её Энн? Это же Анна, а она Элеонора!» Но он уже привык её так звать, и ничего не хотелось менять.
На входной рогатке перед окованными железом воротами стоял китайский полицейский солдат с винтовкой. Он жался в поднятый воротник серой шинели и перетаптывался с ноги на ногу. Сорокин подошёл к нему и сказал: «Иванов!»
– Иванофу? – переспросил солдат, сдвинул рогатку и махнул рукой в сторону большого здания внутри тюремной ограды. Сорокин миновал рогатку и подумал, что он этого солдата уже видел, но потом в голову пришла мысль, что все китайцы на одно лицо, – и забыл.
Кабинет Иванова находился прямо за входной дверью здания тюрьмы, с табличкой «СЛЕДОВАТЕЛЬ ИВАНОВ» и какими-то иероглифами. Сорокин постучался.
В кабинете было холодно, Иванов сидел в накинутом на плечи пальто. Он, не глядя на Сорокина, махнул рукой на стул и, не поднимая головы от пачки бумаг, спросил:
– Как вы, с опием-то закончили? Это, знаете ли, большая отрава, прямой путь в могилу!
Сорокин снова увидел Иванова другим, не таким, каким тот с ним прощался. Этот Иванов опять был спокоен и вдумчив.
– Я вам это говорю не просто так, сам баловался! Только мы в Петрограде баловались кокаином, революционный этакий порошочек. Немногие из моей тогдашней компании дожили до сегодняшнего дня. – Иванов посмотрел на Сорокина. – Вот что, Михаил Капитонович, можно я вас буду звать просто Миша? Для простоты общения, да я и старше вас на двадцать лет!
Михаил Капитонович кивнул.
– Вот и отлично! Про десятского забудьте, я у китайцев его отбоярил, перебьются, косоглазые, безвинно нашего брата русского сажать. Хотя, конечно, он виноват. Давайте ещё раз посмотрим список. Вот вам бумага и перо, сделайте точный перевод. Да только точный, как только вы и я под ним подпишемся, он сразу станет судебным доказательством, а если не точный – он превратится в лжесвидетельство. Понятно?
Сорокин кивнул.
– Тогда приступайте.
С переводом Михаил Капитонович справился быстро.
– Вот! – сказал он и передал лист Иванову.
Тот взял его и стал читать:
– «Пальто шерстяное, тёмно-синее, с меховым воротником, соболь», это нам ничего не даёт, мех отпорют и продадут отдельно, где его искать, а пальто перекрасят; «пальто из тонкой шерсти, тёмно-зелёное на меховом подбое», это лучше, этот мех не отпорют, будут так продавать; «джемпер домашней вязки, синий, с косами», а это совсем хорошо! Хотя постараются тоже перекрасить! А что такое «с косами», не знаете?
– Нет, тут написано «с косами», я так и перевёл!
– Правильно, так и надо, спросим, есть у кого! «Жакет клубный «Фиалка» светло-серый», это тоже хорошо, это значит двубортный с металлическими пуговицами и фиалкой на нагрудном кармане. Так… юбки они и есть юбки, ещё два джемпера: жёлтый и меланж – это интересно, дальше снова юбки… – Иванов оторвался от текста. – Думаю, хозяйка не захотела забирать с собою весь гардероб и отдала эти вещи горничной! Зачем? Попросила продать или подарила?
– Если подарила… или продать… то горничной не нужно было бы составлять список, – сказал Михаил Капитонович.
– Хорошая догадка, поздравляю, хотя с гостиницей англичанка… рассчиталась!
– А может быть, она снова вернётся? – осторожно спросил Михаил Капитонович.
– Может быть, может быть, – задумчиво ответил Иванов и подколол к пачке бумаг сделанный Сорокиным перевод. – Подписались?
Сорокин указал пальцем.
– Хорошо! Надо бы допросить журналиста Ива́нова… А вы с ним каким образом знакомы?
Сорокин рассказал об обстоятельствах знакомства с журналистом. Иванов во время рассказа и ещё какое-то время молча сидел и смотрел на Сорокина, потом скинул с плеч на спинку стула пальто и произнёс:
– А я как посмотрю, одёжка-то на вас с чужого плеча!
Сорокин почувствовал себя неловко.
– Наверное, ненадолго хватило денег, что вам дал Гвоздецкий?
Михаил Капитонович об этом не думал, а сейчас осознал, что вид у него, скорее всего, жалкий, и впервые за много лет почувствовал себя школяром, которого, хотя и мягко, отчитывает учитель. Такого он не испытывал давно, и совсем по-другому – чувство жалости к себе возникало в нём в присутствии опытных боевых командиров, которые делали всё, чтобы погибло как можно меньше других людей, а ты ещё такой неумелый и зелёный. Там оно, это чувство, превращалось в злость, в желание преодолеть себя, победить страх и неумелость, и вдруг оно снова возникло… почему? И он вспомнил, как всегда тщательно за внешностью в его семье следила мама… А Элеонора? Если бы она его увидела в Фуцзядяне? Он тряхнул головой.
– Ничего, ничего! Я, как видите, тоже от Гвоздецкого ушёл, можно сказать, сбежал, только не из-за денег, их было достаточно…
– А отчего? – Сорокин почувствовал облегчение оттого, что Иванов переменил тему.
– Бесполезно это всё! Люди гибнут за какие-то клочки бумаги, на которых написан, под видом страшно секретных сведений, в общем-то жалкий лепет! Поэтому и ушёл. Я же профессиональный сыщик, а потом уже делопроизводитель отдела контрразведки. А Гвоздецкий, он не контрразведчик, а инженер, вот и получается, что каждый должен заниматься своим делом. А вы что умеете?
Сорокин снова сжался от возникшего ощущения собственной малости и жалости к себе и опустил голову.
– Что-то вы, голубчик, размямлились, не может же быть, чтобы вы ничего не умели? Вы же боевой офицер, да ещё английским языком владеете.
Сорокин на эти слова только развёл руками и посмотрел на Иванова.
– Нуте-с, ладно! – Иванов накинул пальто на плечи. – Что это я вам тут воспитательную беседу учинил, давайте-ка мы лучше с вами сходим, – он вскинул глаза на Михаила Капитоновича, – поужинаем!
Сорокин пожал плечами и виновато смотрел на Иванова.
– Понимаю, у вас нет денег, а у вас их и быть не должно, завтра же только приходят последние баржи с лесом, правильно? А рассчитают вас ещё только через неделю, так?
Михаил Капитонович кивнул.
– Ну и не беда, тут недалеко китайская харчевня, я, знаете ли, распробовал их кухню, знаете ли, пельмени их полюбил и капусту! Под рюмку водки очень даже – лакомство. Идёмте!
Через десять минут они сидели за довольно чистым столом без скатерти в довольно чистом китайском «фаньдя́не».
– Цзя́оцзы, хэнь до! Байца́й, мяньтя́ор, хэ дянь-дянь байцзю́!
Иванов достал папиросы и спички и положил их на стол.
– Знаете, сколько будет стоить по нашим русским деньгам то, что я им сейчас заказал? Ха-ха! Копеек сорок! А то и того меньше, так что не переживайте!
Сорокин сидел удивлённый, но не столько дешевизной еды, которую он ещё не видел и даже не понял, что заказал Иванов, сколько тем, что тот заказывал по-китайски.
Через несколько минут им принесли большое блюдо с пельменями, большое блюдо с кислой, остро пахнущей капустой, белые паровые булочки и графин водки.
– Никак не выучу по-ихнему, как будет «тарелка» и «вилка», нож знаю – «да́оцзы».
Ещё через минуту им принесли вилки и ножи. Водку Иванов разливал сам.
– Давайте выпьем для аппетиту!
На удивление они очень быстро съели эту гору еды, еда была вкусная, лёгкая, и капуста очень хорошо ложилась на пельмени, а на них замечательно ложилась понемногу наливаемая Ивановым водка.
– И всё это надо будет запить их зелёным чаем! – сказал Иванов. – Хотя китайцы делают наоборот – сначала пьют чай! Но на то они и китайцы! Только вот с чесноком перебарщивают, и к их маслу надо привыкнуть, потому чай мы будем пить в конце!
