Княгиня Ольга - Елизавета Алексеевна Дворецкая
– Размечтался! – сам себе сказал он вслух, пробираясь через снег глубиной чуть не по колено.
Утром, когда в гриднице закончили есть и Дединка в числе других служанок прибирала со столов, Торлейв поймал ее за руку.
– Ну, что? – тихо спросил он.
– Да пусти ты! – Дединка, беспокойно оглядываясь, не видят ли хозяева, хотела отнять руку, но Торлейв держал крепко. – Что ты вздумал позорить мене?
– Ну, улыбнись ты мне, трудно тебе? – шепнул Торлейв, сам улыбаясь ей. – Для тебя же стараюсь!
– Да ну тебя! – Дединка все же вырвала руку и ушла сердитая, вовсе не склонная улыбаться.
Однако вся эта суета не осталась незамеченной, и вскоре отрок пригласил Торлейва подойти к князю.
– Смотрю, ты с вятичами задружился, – заметил Станибор, когда Торлейв пересел к нему поближе. – Что тебе в них за корысть?
– Мне-то в них немалая корысть. – Торлейв усмехнулся, словно ответ на этот вопрос был очевиден. – Летом Святослав будет на Оке. Найдет там врагов – им же хуже. Найдет там друзей – лучше всем. И вот я что думаю. – Он пристально взглянул в глаза Станибору. – Отдал бы ты мне эту таль.
– Тебе? – Станибор в изумлении выпрямился. – С чего это?
– С того. Ты не хочешь вятичам парня с девкой возвращать. Что у вас за дела такие, что вам таль нужна?
Этот вопрос он задал уверенно, давая понять, что спрашивает не ради вопроса, а ради ответа.
– Не твоя печаль, – бросил Станибор.
– Отчего же не моя? То моего князя забота, а он меня сюда к вам прислал о его заботах порадеть. Прямо даже и не ведаю, что буду ему говорить. Под его стягом вы, смоляне и русь смолянская, на Оку и Дон идти не хотите, какую-то сами войну с вятичами затеяли. А ведь ты, Станибор, когда Ингвар тебя на стол возводил, клялся быть с ним заедино. Я тебе дело предлагаю. Отдай мне эту таль, я ее в Киев увезу. Тем и ты от заботы избавишься, и Святославу дружбу свою покажешь, да и с вятичами ему будет сподручнее беседы вести. Что не так? – добавил он, видя, что Станибор не находит ответа.
– Это наша таль, – раздался позади мягкий и притом грозный голос Равдана.
Торлейв и не услышал, как тот подошел. Обернувшись, увидел Равдан в шаге позади и своих бережатых, Агнера и Орлеца, еще на шаг позади – решили на всякий случай быть под рукой, поскольку Равдану доверяли немногим больше, чем настоящему волку.
– Мы ее взяли, нам ею и владеть, – продолжал воевода.
– Уж не хотите ли сами с вятичей дань брать? Тогда придется вам со Святославом переведаться. Только боги не дают удачи тем, кто клятвы свои забывает… всего-то за пятнадцать лет.
– Да ты пятнадцать лет назад еще без портков ходил! – гневно бросил Станибор, и в его худощавом лице вновь поступило что-то волчье.
– Я и не за себя говорю. Прислала меня русь киевская, а ей-то лет немало.
– Нашей больше! – возразил Равдан. – На месте Киева еще бор шумел и в нем Кий зайцев гонял, а здесь уже город был, пристани, торги! Еще пока ни Олега, ни Аскольда никто по имени не знал, наши люди к самому Феофилу-цесарю ездили ради дружбы.
Сам Равдан был связан со старинной смолянской русью только через жену, но хорошо понимал, какое родство почетнее.
– Тем более будет досадно, если такие уважаемые люди нарушат слово. Вы давали слово вставать под стяг Ингвара, когда ему это потребуется, и не можете отказать в этом его сыну.
– Послушай, кто говорит об отказе? – Равдан с видимым усилием взял себя в руки, подавляя досаду, и сделал Станибору знак молчать. – Мы свое слово, перед богами данное, сдержим. Но мы ведь говорили с тобой… Гораздо лучше нам будет не ссориться, а в одну сторону грести ради общей пользы.
Воевода, за последние пятнадцать лет привыкший, что его воля и его сила всем здесь правят, не привык к противоречиям. Его выводила из себя необходимость спорить с парнем на десять лет себя моложе. Но он не мог не считаться с силой, которая стола за Торлейвом – и своим долгом перед этой силой, которая и дала им со Станибором их нынешнее высокое положение.
– Вот теперь слышу разумные речи! – Торлейв мигом погасил вызов в глазах и принял дружелюбный вид.
– Да это все из-за девки! – подал голос Ждибор, один из свинческих нарочитых мужей, которого Станибор иногда по старой привычке называл Вьюрком. – Я видел – он этой долговязой проходу не дает, все за руки хватает. Нашел себе в версту – не по роду, так хоть по росту!
Мужчины вокруг Станибора засмеялись.
– Я и сам замечал. – Станибор прищурился на Торлейва. – Уж не пренебрегаешь ли ты нашими дочерями ради какой-то… Пятницы Долговязой?
– Помочь хочу сироте. – Торлейв не смутился. – Я крещеный, если ты не знал. – Он запустил палец под ворот своей сорочки и вытянул золотую цепь, на которой висел золотой же крест, украшенный жемчужинами и мелкими прозрачными смарагдами. Более толстую серебряную цепь с молотом Тора он носил поверх кафтана, а цепочку с крестом – под одеждой, что не бросалась в глаза всем подряд. – Крещеным людям Богом заповедано добро творить всякому, кто нуждается. Девка-сирота, да еще несуразная такая, зачем ее обижать? Она тебе, воевода, не противник, отпусти ты ее к родне. Сам ведь дочь имеешь.
Станибор и Равдан снова переглянулись. Торлейв, при его внешней невозмутимости, хорошо понимал, что встал на тонкую жердочку. Едва ли смоляне решатся причинить настоящий вред родичу киевского князя, когда Святослав к лету собирает большое войско. Но руку давать за чужое благоразумие никогда не следует, и если эти двое решат, что он слишком много знает об их делах, которые они хотели бы от Святослава утаить… Так можно выйти во двор и по пути к отхожему месту поскользнуться да и проломить себе голову…
– А о дочери твоей, красавице, мы еще поговорим, ведь так? – мягко, намекая на выгодное обоим соглашение, добавил Торлейв, глядя на Равдана. – Ты ведь знаешь: я ради нее приехал, не для другой какой.
– Давай не сейчас. – Равдан окинул быстрым взглядом людей вокруг. – Завтра приходи ко мне на обед, тогда и потолкуем уже путем.
По голосу было ясно: говоря «потолкуем», он имеет в виду, что толков между ними уже было достаточно, пора
