Княгиня Ольга - Елизавета Алексеевна Дворецкая
Рагнора переменилась в лице: уступить такой кусок лучшей подруге и почти сестре она не желала. Равдан, видя это, отметил по себя: все-таки моя дочь. Кровь сказывается.
– Может, еще не поздно, – продолжал отец. – Не теряйся. Идут посиделки – случай не упускай, и все сладится.
Рагнора молчала. Ей хватало ума признать правоту отца – она поняла, почему он использует ее как приманку для киевского гостя. Но это же понимание несло ей унижение: кто же хочет быть приманкой, дохлой мышью в ловушке для куниц? К тому же сам Торлейв не нравился ей, а в четырнадцать лет только самая бессердечная – или глупая – девушка безропотно примет мужа, нежеланного сердцу.
Ведома видела, что дочь смотрит на Торлейва с неприязнью, и уже не раз пыталась добиться, в чем же дело. Сама она, как женщина, не видела в нем ничего неприятного. Парень красивый, веселый, разговорчивый, родовитый, богатый! Чувствуется в нем сильная воля при добром сердце, а это не так часто встречается в одном и том же человеке. Куда чаще добрыми себя считают те, кому не хватает смелости желать зла и силы его творить. Ведома не очень верила в надежды мужа на то, что Святослав исчезнет с киевского стола, но если так случится, то и княжьего стола Торлейв не опозорит. Равдан видит такую возможность, и повернись дело в эту сторону, он со злости съест Рагнору, если она упустит этого парня и с ним случай забрать в руки Киев.
Ведома была женщиной умной, но не понимала, что достоинства Торлейва в глазах Рагноры обратились против него. Сердце Рагноры трепетало от его красоты, от уверенной повадки, от звучания голоса, выдававшего ум, – трепетало, хоть ей почти удавалось это скрыть, а тем каплям чувства, что просачивались наружу, придать вид неприязни. Впервые в жизни у Рагноры открылся женский взгляд на мужчину, сердце ее раскрыло глаза, вылупившись из детства. Она ощутила власть любви – не целиком, а лишь так, как ощущаешь мощь близкой грозы по далекому блеску молнии в тучах, по свежему и тревожному запаху ветра с небес. Любовь грозит утратой воли, подчинением, а этого упрямая и честолюбивая девушка не желала позволить. Слишком она привыкла быть подвластной только отцу, да и то по обязанности, и повелевать другими, всей свинческой молодежью, от Остромиры до Унезора. Даже сейчас она колебалась, стоит ли надежда на киевский стол – довольно призрачная, – опасности утратить волю.
– Подумай пока, – позволил отец. – Авось поймешь. А нет… – он усмехнулся, – у нас еще Гостишка есть. Он парень молодой, обождет пару лет.
Гостислава, младшая сестра, еще не носила поневу и не ходила на посиделки: ей было только одиннадцать лет. Сейчас она спала на полатях, среди младших братьев, и не слышала этого судьбоносного разговора. Но Рагнора не сомневалась: та запрыгает от радости, если отец объявит ее невестой взрослого мужчины и позволит обскакать и всех ровесниц, и старшую сестру, и саму княжну. Подумав об этом, Рагнора переменилась в лице от досады.
– Но если он попросит тебя, он тебя получит, – закончил Равдан, и было ясно: его решение принято, и его предложение «подумать» означает лишь возможность осознать выгоды этого дела. – Ты же не так глупа, чтобы заглядываться на разных голодранцев, детей рабынь, у кого нет ничего, кроме наглости?
Рагнора опустила глаза. В Унезора она ничуть не была влюблена и пользовалась его надеждами лишь для того, чтобы повелевать, вовсе не намереваясь эти надежды исполнить.
– Запомни, – веско добавил отец, с каменным спокойствием, которое делало его вполне достойным соперником Кощея. – Мне надо, чтобы киянин тобой увлекся, тогда он будет в моих руках. Чем сильнее, тем лучше. Делай что хочешь, но чтобы к Йолю он жаждал на тебе жениться. Иначе…
– Что – иначе? – Рагнора, внутренне дрожа, заставила взглянуть ему в лицо.
– Отдам тебя Унезору.
Равдан медленно подмигнул левым глазом, открывая родимое пятно на веке, и стало казаться, что левый глаз его – багряный, как у самого Кощея. Он так же умен, предусмотрителен и неумолим. Рагнора содрогнулась: «отдам Унезору» прозвучало не менее жутко, чем «брошу в болото». Ясно было: в таком браке не Унезор поднимется до воеводской семьи, а Рагнора упадет до положения жены безродного гридя.
Не дождавшись ответа, Равдан встал и стал раздеваться, готовясь ко сну. Разговор был окончен. Равдан мог просто употребить родительскую власть, но опыт ненавистного тестя, Сверкера, который вот так же пытался обойтись с Ведомой, для него не прошел даром. Равдан знал: у женщины, даже очень молодой, есть ум и своя воля, которые способны в недобрый час опрокинуть к лешим все замыслы, расчеты и надежды взрослых разумных мужей. Пренебречь ими, полагаясь на полное послушание, – самому себе расставить ловушку. Тут или держать девку взаперти, отобрав обувь и теплую одежду, или хотя бы попытаться объяснить ей пользу рода, сделать союзником. Тем более когда это дочь его и Ведомы, унаследовавшая от обоих ум, отвагу и упорство.
Родители уже улеглись, когда и Рагнора наконец пошевелилась и тоже стала укладываться. Сходство с судьбой матери и от нее не ускользнуло. Ее воля столкнулась с волей отца, как яйцо с камнем – не до победы, скорлупу бы в целости унести. Уже третью зиму Рагнора носила поневу и ходила на девичьи посиделки, но в этот вечер всем существом ощутила: ее судьба подошла к повороту. Что-то от нее зависит, что-то нет, она может принимать, отвергать или покоряться, но это уже не игра «в женитьбу», все решится по-настоящему. А значит, она и в самом деле стала взрослой.
* * *
Разговор в гриднице и обещание Станибора, что Торлейв может выбрать любую невесту, на другой же день стал известен всему Свинческу. Но тот, кого он больнее всех затрагивал, был совсем близко. Проходя через двор, Торлейв вдруг увидел перед собой Унезора: тот загородил ему дорогу и смотрел вызывающе. По сторонам стояло с десяток или больше молодых гридей – у них было время утренних упражнений, – но это Торлейва не смутило. По лицам видно: дренги не собираются вмешиваться, а лишь хотят посмотреть, как их вожак будет выходить из неприятного для его чести положения.
– Я слышал, вчера князь предложил тебе выбрать невесту, – начал Унезор, набычившись.
Торлейв видел, что спокойствие тому дается нелегко, но его подбадривают
