Время умирать. Рязань, год 1237 - Николай Александрович Баранов

По льду реки, по запорошенным снегом местам неторопливо перемещались разъезды легкой конницы. Было этих разъездов десятка два – два с половиной. За частоколом, который вырос за ночь между откосом и берегом, вкопанным с небольшим наклоном в сторону Оки, чтобы можно было укрываться за ним от стрел, летящих сверху со стены, мелькали фигурки татарских воинов. Самих монголов или кого-то из союзников, не понять. Было их не слишком много. Некоторые постреливали, но только в ответ на стрелы, летящие сверху. Защитники, впрочем, тоже слали стрелы вниз нечасто.

Один из стражей, оказавшийся рядом с Ратиславом, то ли просто из удали, то ли чтобы показать старание перед воеводой, высунулся в бойницу, натянул лук и пустил стрелу. Ратьша проследил ее полет. Мимо!

– Дай мне, – раздался гортанный голос Гунчака. – Попробую.

Стражник глянул на Ратислава. Тот разрешающе кивнул. Гунчак принял из рук воина лук, попробовал его на изгиб, пробежал пальцами по рогам, провел большим и указательным по тетиве. Скинул шлем с подшлемником, подал Первуше.

– Подержи.

Вытащил из большого тула, прислоненного к стене, стрелу, осмотрел – не понравилась. Сунул обратно, вынул другую. Эта подошла. Облизнул палец, выставил руку наружу в бойницу, оценивая силу и направление ветра. Хмыкнул неопределенно. Потом осторожно выглянул наружу сам. Ветер взъерошил его короткие волосы, бросил в лицо горсть мелкого снега, сдутого с крыши стены. Гунчак даже не поморщился. Лицо его приняло сосредоточенное выражение: степняк искал добычу. Ратьша тоже аккуратненько выглянул в бойницу, с интересом следя за действиями половецкого хана.

Ждать пришлось недолго. Щелкнула тетива, и стрела, мелькнув пестрым оперением, порхнула вниз. Есть! Попал степной бродяга! Один из татарских воинов, имевший неосторожность показать из-за частокола голову, пошатнулся, сделал несколько шагов прочь от изгороди, упал набок, посучил какое-то время ногами и замер.

Сразу же несколько стрел взмыли снизу в ответ. Ратислав и Гунчак укрылись за заборолами. Пара стрел с глухим стуком воткнулась в стену возле бойниц, откуда выглядывали воевода и хан. Одна влетела в бойницу, воткнулась в противоположную стену боевого хода, задрожала, вроде как досадуя на промах. Стражник, получивший свой лук обратно, выдернул татарскую стрелу и хозяйственно засунул ее в тул к своим стрелам.

– Хороший выстрел, – похвалил степняка Ратислав.

Княжич и его меченоши смотрели на Гунчака с нескрываемым восторгом. Первуша тоже одобряюще кивнул. Гунчак самодовольно усмехнулся, напялил шлем на голову, заложил большие пальцы рук за широкий узорчатый пояс, гордясь.

– Молодец, молодец, – повторил Ратьша. Выглянул осторожно из бойницы, сказал: – Ладно, пошли. Надо до князя дойти. Узнать новости.

Добравшись до башни Оковских ворот, спустились в город, пересекли торговую площадь, двинулись в сторону княжьего двора. Если у самой крепостной стены и вблизи осадных клетей, тянущихся с ее внутренней стороны, было довольно оживленно (менялись стражи на стене, смерды из беженцев подносили боезапас, бабы жгли костры для кипятка и смолы, а заодно готовили еду для домочадцев, бегали неугомонные ребятишки), то подальше, в самом городе, народу на улицах встречалось совсем чуть.

Город затаился в ожидании вражьего приступа. Редкие встречные прохожие с тревогой и надеждой вглядывались в лица Ратислава и его спутников: как там за стенами, как силен супротивник, выдюжим ли? Княжича в лицо знали все горожане, Ратьшу – многие. Оттого и вглядывались в них, пытались понять, что грядет впереди…

Неуютно было Ратиславу под этими взглядами, отворачивался, хмурясь. А Андрей ничего, улыбался. С парой-тройкой девиц, из боярышень, судя по одежде, перекинулся шутками. Неуж и впрямь не понимает, что грозит городу? Может, и так…

Дошли до великокняжьего двора. Судя по выезжающим из его врат гонцам и снующей меж дворовыми строениями прислуге, Юрий Ингоревич был здесь.

– Сходите в гридницу, поснедайте, – распорядился Ратислав, а сам зашагал к крыльцу княжеского терема.

Позади послышался звук быстрых шагов, и с ним поравнялся Гунчак.

– Позволишь с тобой? – спросил.

– Коли князь не прогонит… – Памятуя удачный выстрел половецкого хана, Ратьша был настроен к тому благодушно.

Гунчак шумно вздохнул и пошел рядом с воеводой. Поднялись на крыльцо, кивнув начальнику охранного десятка, караулившего вход; минуя коридоры и лестницы, добрались до княжьих покоев. Здесь, похоже, только закончился совет: из дверей выходили десятка полтора вятших людей. Кто просто кивнул Ратиславу, кто поздравствовался, но поприветствовали его все.

Пропустив выходящих, вошли в покои. На воеводу и хана пахнуло застоялым теплом, запахом масла горящих светочей и горячего сбитня. За столом, в центре которого стояла объемистая серебряная корчага с питьем, восседал великий князь. Рядом – тысяцкий Будимир. Больше в покоях никого не было, если не считать пары теремных девок, убирающих со стола пустые чаши и тарелки с заедками.

– А, Ратьша! – В голосе князя слышалась неподдельная радость. – Проходи, хоробр! Говорят, ночью на вылазку ходил, изрядно татар потрепал, полон отбил. Проходи, садись, рассказывай, как дело было.

На Гунчака Юрий Ингоревич особого внимания не обратил. Кивнул только легонько в ответ на его поясной поклон.

– Дозволишь тоже присесть, великий князь? – с плохо скрытой обидой в голосе спросил половец.

– И ты садись, хан, – без особой теплоты ответил ему Юрий. – Садись, угощайся.

Гунчак присел, не чинясь, налил себе сбитня в чистую чашу, только что принесенную теремными девками, пригубил, крякнул довольно: видно, хорошо пошло горячее питье с мороза. Ратислав же сам наливать не стал, дождался, когда ему нальют – положение обязывало. Погрел сначала руки о теплые стенки серебряной чаши, раздувая ноздри, вдохнул терпкий запах и только потом глотнул. И впрямь, хорошо пошел сбитень с морозца, сразу согрел сжавшиеся в ком потроха! Не спеша, но и не слишком медля – князь с тысяцким ждут – выцедил питье. Отставил чашу, тут же наполненную девкой вновь, откашлялся и сказал:

– Правда. Ходили в эту ночь за стену.

– С кем ходил? В какой силе?

– С ближниками своими да охотниками из стражи и ополчения.

– Что, и княжича с собой потащил? – На только что довольное, веселое даже лицо Юрия Ингоревича словно набежала туча. Глаза недобро блеснули. Показалось ли, нет Ратиславу: что-то жуткое, затмившее тогда, после приграничной битвы, разум князя снова глянуло на него через черные его зрачки.

– Тащить не тащил, – словно и не заметив ничего, спокойно ответил Ратьша. – Сам пошел.

– А ты и позволил? – повысил голос Юрий. – Аль не помнишь, о чем с тобой сговаривались!

– А попробуй не позволь! – тоже возвысил голос Ратислав. – Разве переупрямишь такого! Да еще и смел без меры. И, кстати, показал себя достойно. В отца, видно, пошел.

Редко