Моя стая-семья и не только - Евгения Кимовна Романенко
И вдруг в калитку влетает белый, кудряво-лохматый комок. У меня оборвалось сердце: ребята привезли Умку назад ко мне? Видать, не прижился наш хулиган у порядочных людей. Хорошо, что не выкинули на дороге. Мысли метались как снежинки в буран.
Но я рта раскрыть не успела, хотя уже готова была отказаться от услуг ребят. Серёга смеясь, усадил меня на табурет.
─ Тёть Женя, Умка в гости напросился. Примете? Я сам не понимаю, как он догадался, что мы к вам ехать собрались? Он за эти три дня даже к машине не подходил. А сегодня с утра сидит, не прогонишь!
Я слушаю Серёжу и наблюдаю за Умкой. Ребята ушли на хоздвор. Мы остались возле дома.
Кузьма ─ старый, преданный, неподкупный и добрый, недовольным рыком остановил одуревшего от радости Умку. Подняв голову, напружинив хвост, презрительно фыркая, Кузьма подошёл к растерявшемуся Умке. Рявкнув что-то непонимающим сестрёнкам, Кузьма, ворча, начал ходить вокруг щенка. «Предатель! Как ты мог уйти? ─ весь вид Кузьмы выражал возмущение,─ И это после того, что мы для тебя сделали?»
Умка отвечал тихим ворчанием. Странным образом, он повзрослел за эти три дня. Тут раздался звон разбитого оконного стекла и вся стая окружила бедного Умку. Лаки, негодница, даже попыталась куснуть изменщика. Но это был уже не наш Умка. Вернее, наш, но познавший жизнь с другим человеком, который любил только его. Одного его!
Назревал скандал. Я уже приготовилась разгонять задир, но тут появилась старая глухая Пиня. Как всегда, она ничего не услышала. Но поведение в стае, она чует кожей. Растолкав стоящих собак, она, улыбаясь, подошла к Умке. Внимательно, как-то по-человечески, заглянула ему в глаза. Мне почему-то вспомнился взгляд моей бабули, которым она смотрела на меня, пытаясь понять, виновата я, или нет.
Умка спокойно стоял возле старой вожачки. Весь его вид говорил: «Я не предавал вас, мою семью. Я ушёл своей дорогой. И я приехал к вам в гости, рассказать, как мне живётся».
Пиня поняла. Ласково заворчав, она лизнула Умку в нос и повернулась к семье. Вздыбленная на загривке шерсть опустилась, из глаз исчезла холодность. И вот Умка и сестрёнки весело нарезают круги по участку. Собаки разлеглись в тени, а Пинька, лёжа на моих ногах, что-то ворчала, зорко наблюдая за семьёй. Она хоть и очень старая, глухая, но видит прекрасно.
Придётся нести обед и выпускать вечером ребят через другую калитку. А ещё просить Серёгу привозить Умку на выходные. Конечно, если Умка сам этого захочет.
Сегодня я отпустила Умку насовсем. Теперь я за него спокойна. Мне остаётся надеяться, что и Умка будет помнить нас. Время покажет.
Кузьма
Живёт в моей стае-семье пёс. С виду ─ обычная дворняга. Некрупный, окрас непонятный ─ по чёрному фону на солнечном свете видны коричневые разводы. Глаза карие, но один на четверть голубой.
Это Кузьма. Но для соседей ─ Кузьма Олегович. Фамильярности он не любит. Да, что греха таить, я тоже его так иногда называю. Кузьме восемнадцать лет, а появился он из ручья в мешке. Но по порядку.
Рано утром, пока жара не стукнула по голове, мы с Олегом пошли пасти коз. Наша немецкая овчарка Скарлетт из городской собаки быстро стала пастушьей и ходила с Олегом. Козявки хрумкают зелёную траву на берегу ручья, мы сидим на скале, а Скарлетт бдительно наблюдает за играющими козлятами.
Вдруг Скарлетт срывается и летит, распугав стадо, к ручью. Раздаётся бешеный лай и Олег, схватив посох, бежит на её зов.
─ Женя, сюда, помоги!
Из-за стены высокого камыша не видно, что происходит. Может, напали какие-то бродяги, или одичавшие собаки.
Туда, куда меня звал Олег, ручей был глубоким, илистым, а берега высокими и крутыми. Смотрю, а Скарлетт и Олег пытаются вытащить какой-то мешок на берег. Мои руки оказались кстати.
Скарлетт пытается мешок разгрызть, Олег ─ развязать, но ничего не получается. Мешок новый, закручен проволокой. А в мешке лёгкое шевеление и еле слышный то ли писк, то ли плач. Олег с мешком побежал домой, Скарлетт с ним, а я осталась с козами.
Прошло больше часа, звонит Олег:
─ Женя, можете уже домой прийти? У нас здесь беда!
Почему «уже»? Козякам надо напастись. Но они вроде наелись, поэтому бегом домой. Дома ─ жуть! В мешке, что выловили из ручья, семь щенков. Им месяцев по три. Из семи дышали трое. Выжил один ─ Кузьма.
Скарлетт стала для него и мамой, и учителем. Она научила Кузьку всему, что сама умела: преданности и любви, а ещё пастушьему делу. Четыре года она его обучала. И, когда ушла на радугу, Кузьма стал единственным и неповторимым пастухом. Сколько раз он, защищая стадо, выходил один против стаи бродячих соплеменников. Сколько раз я штопала его раны простыми иглой и нитками. Тогда ветеринарной клиники у нас в городе не было.
А один раз Кузьма спас Олега и стадо. Мужики, что захотели шашлыка из козлятины, избив Олега, не приняли в расчёт небольшую дворнягу. Я не знаю, что там произошло, оба мои мужчины молчали как рыбы. И хоть они и пришли сами, и коз привели всех, лечила я их обоих долго.
Между Олегом и Кузьмой была настоящая мужская дружба. Молчаливая, без сюсюканья. Дружба, которая понимает всё без слов.
Когда Олег умер, у меня, видимо на нервной почве, начала болеть спина и отниматься ноги. Водить в степь стадо я уже не могла. Я стала выпускать коз на самовыпас. Тогда это ещё можно было делать. Больше половины дачных участков были заброшены и не огорожены. Людей мало, машины почти не ездили.
Кузьма всегда уходил с козами. Прибегал через каждый час:
─ Не волнуйся, пасёмся, всё хорошо.
В шесть часов вечера приводил стадо домой.
В тот раз не привёл. По-осеннему стемнело рано, а ни Кузьмы, ни коз нет. Я поплелась их искать. Все соседние участки уже обошла. Дооралась до хрипоты, вдруг под ноги мне кинулся Кузька. С обрывком толстенной верёвки на шее. Еле дыша, он звал меня за собой, на другой конец массива, куда мы вообще не ходили.
Надо сказать, что козы не любят незнакомых мест, и сами они туда не ушли бы. Кузьма привёл меня в какой то незнакомый тупик. На мой крик: «Стелка,
