Моя стая-семья и не только - Евгения Кимовна Романенко
Пока под моим грозным взглядом семья изображала святую невинность, котяра выбрался из-под Ряши и встал во весь рост.
Я узнала его. Это он всю весну приходил столоваться к моей стае. Придёт, как хозяин, пройдёт к мискам, нахрумкается, попьёт свежей водички и гордо неся общипанный хвост, удалится.
─ Ты что, серый бандит, решил у нас обосноваться?
Весь в боевых шрамах, с обмороженными ушами, кот пренебрежительно зевнул, широко разевая пасть и показывая один желтоватый клык, словно говоря:
─ Вот ещё, ну, позвали друзья грозу переждать.
─ Так, друзья! ─ смотрю на отводящих в сторону глаза собак. Ну да, я говорила, что нужна кошка, а то крысы совсем обнаглели. И они, видимо, решили, что этот котяра ─ как раз то, что надо! ─ Ладно, позвали. А на кровать-то зачем его пустили? Ну, допустим, Ряшке можно ─ она раненая (хотя и здесь совесть надо иметь!), но кота зачем?
Семья заулыбалась, завертела хвостами. Вот и ещё одна гроза закончилась!
─ Ну, что Серый, остаёшься?
Котяра потянулся, что-то хрипло мявкнул собакам и выпрыгнул в окно.
─ Эй, бродяга, ты заглядывай в гости. И подумай ─ зима скоро!
Хотя, судя по его виду, зима будет у него не первая.
Стая выскочила проводить гостя. С трудом перетащив Ряшку на её лежанку, начала перестилать постель. А гость-то не с пустыми лапами пришёл! В уголке пледа, аккуратно завернутая, плотно упакованная, лежала здоровенная крыса. Слегка придушенная, но живая. Как будто мне своих крысок, которых семья усыновила, мало. Пересадила в ящик, оклемается ─ выпущу в степь.
Да, не складываются у меня отношения с кошачьей братией!
Груз на душе
Холодный дождь с ветром шёл всю ночь. Пока я ехала в автобусе, дождь прекратился. На проезжей части ковылял щенок. Летящая машина этот клочок шерсти не видела. К, счастью, щенок не пострадал. Выслушав маты водителя, я понесла дурашку к его ещё четверым братьям-сёстрам. То есть на остановку, куда их выкинула какая-то нелюдь.
Мокрые, грязные, голодные ─ пять детёнышей пытались если не найти кушать (они по возрасту не могли найти кушать сами), то хоть кого-нибудь, кто бы их накормил. Они вразнобой бежали за всеми ногами, что были на остановке. За ногами, что уходили.
Два кусочка колбаски, что остались от моего ужина, даже мелко покромсаных, маловато для пятерых голодных щенков. И уйти в магазин я от них не могу, они всем скопом ковыляют за мной.
Но тут на остановке, появляется местный алкаш. Я к нему:
─ Так, мужик, бутылка пива с меня. Последи за щенками. Главное, чтоб не лезли на дорогу.
Получилось всё, как задумалась. Я купила сардельки и воду (молоко в магазине кончилось). Но когда я вышла из магазина… К остановке подходил автобус, а ему под колёса шлёпал малёшка.
И тут за щенком, под колёса, кинулся алкаш, кинулся молча, как под танк. Я так думаю, это не за бутылку пива. Меня он не видел. Никто не пострадал ─ ни щенок, ни его спаситель. Мужик стоял на остановке, с трясущимися руками, и нянькал этот спасённый клочок шерсти, как мать нянчит дитя.
Люди сели в автобус, он уехал. На остановке остались мы с алкашом. Пока я крошила сардельки, мужик, разя недельным перегаром, нежно ворковал с щенками. Те эпитеты, что он посылал тем, кто выкинул малявок под дождь, я пересказать не могу.
Сделав несколько фото, разослав их на всё местные ленты, я ушла. Ещё пятерых я не вытяну. Моя стая поворчит и примет. Но я не вытяну тринадцать собак. И я ушла. Накормила ─ и ушла.
Радует то, что на мои фото откликнулись местные волонтёры. Созвонились со мной, узнали точный адрес и забрали псёнышей. Но это сделал кто-то, а не я.
Это чувство вины грызёт меня. И пусть я знаю, что им сейчас хорошо, я чувствую стыд ─ я струсила, оставила малышей одних. Горько, погано на душе. Хорошо, что кто-то делает то, о чём я мечтаю долгие годы. Помогает брошенным животным.
Ряшка-нервотрепашка
Ряшка — нервотрепашка почти оклемалась от лобовой атаки на внедорожник. Обрабатывая исковерканные пальцы на лапе, пеняю:
─ Ну, девчужина, были бы мозги межу ушами ─ было бы сотрясение. А так ─ только лапа болит!
Моя семья ненавидит лечиться. В моём лекарском искусстве сомневаются, как и в прочих талантах тоже. Ряшка от перевязки отказалась. Убежала с видом:
─ Ой, мам, спасибо, дальше я сама!
А что сама-то? Два пальца у неё точно отвалятся ─ к собачьей бабке не ходи! Хромать будет до конца жизни. Но «я сама!».
Конечно, сама! Носится с семьёй по участку, пусть на трёх, но своих. Попробуй, догони! Через забор не перелазит ─ перелетает! А при мне Ряшка ─ самая больная в мире собака. Вот только врать не умеет!
Есть у меня знакомый таксист. Ну, не люблю я каждый раз ехать с новым человеком. Уже года два. Стая звук мотора его машины слышит за версту и, когда мы сворачиваем на нашу улицу, встречающая группа, перепрыгнув через забор, ждёт на дороге. А это ─ Лаки, Люка, Кузьма и, до ранения, была Ряша.
Сегодня с утра навалилась такая жара, что плавишься, как мороженное. А ещё нахватала пакетов, тяжеленных. С остановки переть полкилометра как-то не хочется. Позвонила другу-таксисту: выручай!
Выворачиваем на мою улицу ─ навстречу, с улыбками во всю морду, несётся весь кортеж по встрече. Стоп! А четвёртый кто? Ряшка, собственной персоной, счастливо и бодро скачет на трёх лапах. Таксист в недоумении:
─ Женя, ты же говорила, что одна псина у тебя чуть ли не при смерти, что её машина сбила, и ты возила её в клинику в город? Это не она на трёх лапах носится?
─ Ну, да! Слушай, я сама в шоке! Я что, калитку вчера не закрыла? Но тогда бы вся стая на дороге встречала. Это что же, получается, моя болящая через забор махнула?
Рассчиталась, выгрузилась, такси уехало. У нас обычай: пока машина не уедет, калитку я не открываю. Иначе вся стая вылетит встречать.
Занесла покупки, закрыла калитку. Всех любимых и любящих пересчитываю по ушам. Ну вот, семеро во дворе, восьмой нет! И это ─ Ряшка! Может, несчастное умирающее животное пошло прощаться с любимой улицей?
Открывать калитку и звать умирающую домой ─ опасно. На дорогу вылетит
