Кавказская слава России. Время героев - Владимир Александрович Соболь
Атарщиков устроил Сергея и в ту же ночь исчез, оставив присматривать за раненым соседского недоросля. Новицкий и не желал специального ухода, он радовался тому, что оставшиеся ему часы земной жизни проведет тихо, освободившись от госпитальных запахов, стонов и криков; он был доволен, что не увидит больше нетрезвого гарнизонного лекаря, не услышит, как тот, раскладывая перед собой на нечистой тряпке свои пыточные орудия, напевает, фальшивя, фривольную французскую песенку. Его лихорадило, он то и дело проваливался в темное, горячее беспамятство, соскальзывал в небытие, словно бы вращаясь внутри винтовочного ствола, падал все дальше, на раскаленное дно гигантского жерла, пропадал, уходил, все дальше и дальше, но какое-то странное чувство, подобно растянувшейся пружине, постоянно возвращало его назад. Какая-то мысль беспокоила его, даже не мысль, а некое смутное ощущение, которое он никак не мог ухватить, облечь словами. Это упущение беспокоило его, не давало забыться, уйти спокойно. И оттого голова его металась по полосатой подушке и рот раскрывался почти беззвучно.
Всю ночь парень, оставленный караулить, смачивал ему губы и лоб, представляя со страхом, что подойдет его очередь отправиться в полк и его также привезут и положат умирать, хорошо, если в родительском доме.
А утром появилась Ульяна с бадейкой теплой воды и чистыми полотенцами. Решительно приказала парнишке откинуть одеяло с простынью и принялась обмывать рану, а дальше и все тело Сергея. Новицкий, пришедший как раз в сознание, попытался протестовать, но старуха тут же его оборвала:
– Нашел же кого стыдиться! Мало я вашего брата перевидала. Дважды замужем была, три сына живых да двое внучат. Остальные, правда, девки, но, бог даст, и до правнуков доскриплю.
Она нечаянно задела больное место, Новицкий ахнул и забылся на время.
После обтирания ему стало легче. Большую часть суток до следующего утра он продремал, но не позволяя себе забыться надолго. Он боялся уйти совсем и так не додумать важную мысль, что скользила на периферии сознания.
Утром же в комнате появился Атарщиков, сразу заполнив ее на три четверти, а с ним незнакомый Сергею горец. Голову его облегала не папаха, а чалма, и сам он был пухловат для воина. Круглые глаза смотрели весело, а белые пальцы рук играли друг с другом на объемном животе хозяина. Новицкий принял пришедшего за муллу и удивился – с чего Семен решил провожать его по мусульманским обычаям. Но казак тут же разрешил его сомнения.
– Вот, Александрыч, врачевателя я привез. Хаким Ахмед. Сколько он раненых на ноги поставил, я тебе точно и не скажу.
Новицкий напрягся в ожидании непременных мучений и выдавил засохшими, непослушными губами:
– Зачем теребить меня? Дай отойти спокойно.
– Это куда ты собрался?! – громыхнул гневно Атарщиков. – Ты что говоришь такое?! И не с такими ранами люди жили. Если их врачевали, а не калечили, как этот пьяница твой.
И больше уже не слушал, что там пытался объяснить ему раненый, сам отвернул одеяло и подозвал хакима. Тот посмотрел сверху, не прикасаясь, покрутил головой, втянул воздух и что-то тихо сказал Семену. Тот отчего-то развеселился.
– Слышь, Александрыч! Ахмед говорит, что он не только тебя поднимет. Он говорит – ты молодой, ты должен женщин любить. Должен, говорит, и будешь. Только терпи.
Но после лазарета, после дрожащих пальцев армейского лекаря, прикосновения горского целителя казались Сергею простым поглаживанием. Даже самая страшная процедура – извлечение костных обломков, была на удивление безболезненной. Насколько это, разумеется, было возможно. Хаким брал в руки тоненький, хорошо обструганный прутик, обматывал его шелковой тканью и, медленно вращая пальцами, ввинчивал импровизированный зонд в раневой канал. А потом, вращая в обратную сторону, так же медленно вынимал вместе с кусочком прилипшей кости. Новицкий по привычке держал в зубах одеяло, Атарщиков прижимал ему плечи, а бледный парнишка ноги, но так осторожно-внимательны были умелые руки хакима, что Сергей и сам мог оставаться спокойным.
Когда же врачеватель решил, что достал все обломки, тревожившие и воспалявшие рану, он очистил ее от гноя, наложил на опухоль мягкий компресс из трав, приготовил из трав же горькое, вяжущее питье, показал Семену, как надо менять повязку, и сказал, что заедет через три дня. Атарщиков должен был его встретить у ближнего берега Сунжи.
В эту ночь Новицкий уснул. А проснувшись, додумал неожиданно мысль, что не давала ему покоя последние сутки. Абдул-бек застрелил Бетала. Значит, он должен умереть в ближайшее время. Мысль эта была настолько проста и прозрачна, что Новицкий не мог понять, как же он не мог сформулировать ее раньше. Когда он сказал о своем решении сидевшему у постели Семену, казак усмехнулся:
– Будешь жить, Александрыч. Если человек хочет мстить, он многое может вынести. Но однако же скажу – крепко ты здешним воздухом пропитался.
Хаким появлялся в станице еще два раза. К концу первой недели Новицкий уже мог подниматься с постели и прохаживался от двери до плетня, опираясь на кривой самодельный костыль, вырубленный Семеном. Через несколько дней костыль он сменил на короткую палку. А еще немного спустя, выйдя во двор жарким солнечным утром, Сергей вдруг ощутил во всем теле радостную, тугую, упрямую силу. Он напрягся, медленно развел руки по сторонам, ощущая, как сжимается внутри невидимая пружина, словно взводя курок надежной винтовки. Атарщиков одобрительно крикнул сзади:
– Бабу тебе надобно, Александрыч, бабу! Ты еще сам не знаешь, а тело уже тоскует. Видать, вылечился, родной. Хорошие тебе мази Ахмед составил. И питье тоже правильное.
Новицкий выдохнул, бросил руки вниз, прищурился от яркого света и вдруг впереди, за длинными плетями, обвивавшими высокие и частые колья, ему показалось, будто бы мелькнуло красное платье Зейнаб…
Часть четвертая
Глава двенадцатая
I
Мадатовы принимали гостей.
Новицкий опоздал и приехал, когда в одной зале пол уже гудел под ногами танцоров, соревнующихся то в мазурке, а то в лезгинке; в другой же заложены были ломберные столы и составились партии по интересам, чинам и званиям. Плотный лакей в завитом парике, но с кинжалом на поясе взял двумя пальцами визитку, которую Новицкий кинул на блюдо, стоявшее тут же в прихожей, и пошел впереди, твердо и неспешно передвигая сильные икры. Сергей, улыбаясь, следовал за ним.
Лакей остановился перед широкой лестницей, куда выходили обе залы и провозгласил, разворачивая грудь и поднимаясь
