Кавказская слава России. Время героев - Владимир Александрович Соболь
Он понимал, что от него ждут приказаний, и хорошо знал, какое распоряжение должен сейчас отдать.
– Петрос!
– Да, господин.
– Повесить! Всех и немедля.
Петрос ощерился, пошел к коню и вытащил из седельной сумы пук тонких веревок, на которых уже завязана была петля смерти. Разбойники поняли; кто-то выругался, длинно и хрипло, кто-то завыл протяжно, кто-то опустился на землю, потому что ослабли вдруг ноги.
Мадатов повернул коня и поехал прочь. Животное аккуратно переступило два-три обезглавленных тела. Милиционеры тяжелыми кинжалами рубили шеи и кисти мертвым, складывали две отдельные пирамиды в знак славной победы. «Жизнь жестока, – подумал Валериан, – кто может ее изменить всего за пять лет?..» Он натянул повод.
– Петрос!
– Да, господин.
– Через одного.
– Слушаю, господин…
Поехал дальше, досадуя на себя самого, но надеясь, что вдруг судьба окажется благосклонной к несмышленому еще мальчику. «Отправим в Тифлис, к Алексею Петровичу. Наденут цепи, будет вместе с другими дороги рубить в скале. От живых пользы больше…»
II
На следующий день Валериан поднялся в Шушу. В замке остался распоряжаться Петрос, на которого князь мог рассчитывать, как на самого себя, а в некоторых отношениях даже больше. Управляющий, сообразно имени, был человек «каменных» добродетелей. Он не пил вина, не смотрел в сторону женщин; никто не мог застать его спящим или праздным наблюдателем жизни; никому и в голову не могло прийти, что он может, тронутый подкупом или мольбами, освободить от работы или же наказания. Единственной его слабостью была верность своему господину. Мадатову он служил яростно, с какой-то слепой убежденностью, что любое указание князя должно быть исполнено немедленно и как можно точнее. Софья Александровна сказала как-то полушутя-полусерьезно, что и ее Петрос лишь до поры до времени терпит; но стоит хозяину мотнуть головой в ее сторону, управляющий тут же ринется и загрызет ее, как зверь, спущенный на секунду с цепи. Валериан тогда отшутился, сказав, что и сам иной раз опасается своего же слуги, что не знает, кому из них двоих более верен Петрос, что, может быть, и на него прыгнет, подчиняясь одному мановению пальчика милой княгини. Но про себя он знал, что Софья совершенно права. Как обычно, она оказывалась права, когда дело касалось отношений между людьми.
Но сейчас он знал, что может не опасаться ни случайного побега пленных разбойников, ни ночной атаки их оставшихся на свободе собратьев. Валериан был уверен, что и часовых на стенах окажется больше, и сменяться они станут раза в полтора чаще, да и сам Петрос будет дремать лишь одним глазом, пока захваченные бандиты не окажутся в тифлисской тюрьме.
Так что с утра Валериан отправил к Софье Василия, сообщить, что предприятие закончилось благополучно, а под вечер, когда спала изнуряющая жара, и сам, с десятком казаков, поехал наверх, рассчитав время так, чтобы быть в городе до темноты.
Узкая дорога, пробитая в скалах, извивалась подобно серой змее, утомленной зноем. Облака лениво поднимались из темнеющего ущелья, словно прорубленного в скалах шашкой, плыли лохматыми комками хлопковой ваты, закрывая попеременно вершины ближайших гор. Почему-то Валериан вспомнил рассказ покойного дяди Джимшида, как везли его по этой дороге сарбазы страшного Ага-Мохаммеда. Холодок просквозил вниз по позвоночнику, когда он только представил, какой смерти должен был ожидать храбрый мелик Шахназаров. Отвратительный евнух мстил владетелю гавара Варанда за то, что тот удерживал против него крепость, вознесенную над Карабахом по приказу Панаха, хана племени Джеваншир. «А может быть, и прав был Шахназар Шахназаров, – подумал Валериан. – Правильно поступил мой дед, когда позволил татарам-кочевникам войти в горы и поселиться на его землях. Не сумели бы армяне только своими силами сопротивляться персам и туркам. Только бы жители Черного Сада не разодрались друг с другом. Впрочем, сейчас об этом можно не беспокоиться. Белый царь, император Александр, не хочет, чтобы его подданные спорили и воевали друг с другом…»
Когда генерал-майор Мадатов въехал во двор своего дома, жена его, княгиня Софья Александровна, встретила мужа у самых ворот и пошла рядом, держась за стремя. Валериан усмехнулся, уверенный, что усы скроют улыбку. То, что жена его, петербурженка, бывшая фрейлина императрицы, встречала мужа не в гостиной, по обычаю столичных домов, а у ворот, согласно традициям местной жизни, было ему приятно. Он был доволен своей женой: красивая женщина, умевшая держаться с достоинством в любом обществе. Она была умна, настолько умна, что не считала необходимым выказывать свой ум. Она приучилась управлять домом; иногда Валериану казалось, что она управляет и своим мужем. Но он отгонял от себя эту мысль – пока конь не чувствует путы на ногах, а пес – ошейника с цепью, до тех пор они оба свободны. И к тому же Софья была образована – столько книг стояло у нее в комнате, что Валериан осведомлялся порой шутливо: выдержат ли стены и балки, перекрывавшие первый этаж? Даже у Алексея Петровича он не видел такого количества томиков, даже на квартире Новицкого. Он гордился свой женой, он был ей благодарен, он любил ее так, что, возвращаясь после однодневной отлучки, едва мог дождаться секунды, когда они окажутся одни в ее комнате…
Софья осталась лежать, только натянула до шеи тонкое покрывало. Валериан, накинув халат, прошел к столу, налил себе холодного напитка с горьким лимонным привкусом, выпил одним длинным глотком половину чаши. Присел на кресло, очистил мандарин, спросил у жены глазами: хочешь? Та, улыбнувшись, также безмолвно ответила: нет. Она была и так всем довольна, и Валериану приятно было видеть телесную слабость женщины, которую он только что ласкал, претворяя свою любовь в страсть и умение.
– Я была обескуражена, друг мой, – неожиданно сказала Софья, приподнявшись на локте. – Мне показалось, что ты совсем не хочешь ко мне возвращаться.
Валериан допил лимонад, но не спешил ставить чашу, скрывая за ее ободком улыбку. Он слишком хорошо знал, что последует дальше.
– Ты опять в одиночку напал на несколько сотен головорезов. Я слышала, что милиционеры не могли успеть за тобой.
– Если им не нравится глотать пыль из-под копыт моего жеребца, они должны учиться держаться в седле. Но я, дорогая, был там не один. Казаки уже кололи, и дружинники Петроса уже вывалили из леса. Да и прочие подоспели, в общем-то, вовремя: я успел лишь
