Страсти революции. Эмоциональная стихия 1917 года - Владимир Прохорович Булдаков

Скулянах разгромлены помещичьи винные погреба. Не случайно бунтарством была перенасыщена прифронтовая и «винная» Бессарабская губерния. Происходящее комментировали в традициях М. Е. Салтыкова-Щедрина: «Запутались пошехонцы, только уже не в трех традиционных соснах, а в деле свободы…» Приводили издевательскую карикатуру: кухарка заявляет барину: «Теперь я требую 8-часовой рабочий день, чтобы служить с восьми до восьми». Никто не думал проверять подобную информацию. Люди словно барахтались в болоте социальной мнительности, полагая, что борются с вездесущей контрреволюцией.

По странному совпадению 22 апреля В. Я. Брюсов написал стихотворение «Футуристический вечер». Во времена Серебряного века, как и в революции, люди творчества постоянно пародировали друг друга. У Брюсова, человека далекого от футуризма, прозвучала тогда такая фраза:

…Кругом, как в комнатах безвыходных,

Опризрачены, люди мечутся,

В сознаньи царственном, что их одних

Ночные сны увековечатся.

Конечно, для Брюсова это был обычный поэтический эксперимент. Но, странным образом, поэтическая шутка точно передавала суть происходящего. Вероятно, люди никогда не поймут, как большим художникам удается увидеть будущее и зашифровать его метафорической символикой. Но такое случается постоянно.

Тогда всем хотелось всего сразу. Однако воплощение старых утопий могло стать жизненным подобием только через кровь врага – как реального, так и воображаемого. Крестьяне не составляли исключения. Солдат-отпускник, уроженец Могилевской губернии, утверждал:

Местное буржуазное начальство расстраивает народ, грозит ему бывшим 5‑м годом… Натравливают евреев на староверов, православных на евреев…. Народ теряется, дробится на партии. Ненависть и страсти растут. Резня каждый час готова вспыхнуть. Волостные комитеты, а также старшины, писаря, священники, церковные старосты – все идут против новых порядков [70].

Этот солдат и еще двое солдат-земляков собрали сход, на котором заставили священника «отслужить панихиду по борцам, павшим за свободу». Местное начальство хотело непрошеных «агитаторов за правду арестовать». Не получилось. Солдат сожалел: установить новый порядок не смогли… Оказалось, что «на пути революции» встало еще одно препятствие. В другом письме из деревни сообщалось:

Образовался у нас Комитет, а дело не ладится: виновны во всем женщины. Они поднимают на митингах крик – только и слышишь их голоса… Солдатки вместо согласия и человеколюбия поднимают сильные раздоры и голосования, принимая во внимание, что равноправие и свобода есть таковая, что они имеют право каждого обругать, оскорбить, а до них за это никто не имеет права и коснуться… [71]

Казалось, было о чем задуматься. Тем не менее 27 апреля премьер Г. Е. Львов произнес следующую речь:

Великая русская революция поистине чудесна в своем величавом спокойном шествии… Свобода русской революции проникнута элементами мирового, вселенского характера… Душа русского народа оказалась мировой демократической душой… Она готова слиться не только с демократией всего мира, но и встать впереди нее и вести ее по пути развития человечества на великих началах свободы, равенства, братства.

Неудивительно, что слова «буржуазного» политика вызвали восторг социалиста-идеалиста И. Г. Церетели. Его можно было отнести к той породе людей, которые, по выражению Ф. Ницше, «опаснее всего: ибо им присуща вера и спокойная совесть бескорыстных людей». Так и случилось. К этому остается добавить, что новые (подпольные) российские верхи оказались в гибельной власти старых революционно-утопических самообольщений.

27 апреля, через два месяца после победы революции, в Таврическом дворце было устроено заседание депутатов всех четырех Государственных дум. Явились, однако, далеко не все. Тем не менее присутствующие, указывая на беспомощность Временного правительства, якобы стреноженного Петроградским Советом, попытались предстать в качестве проверенного центра, способного восстановить твердую власть. М. В. Родзянко даже заявил, что именно Дума совершила государственный переворот (через два года в брошюре, изданной при А. И. Деникине, он выскажется прямо противоположным образом). Точки над i расставил В. В. Шульгин, заявивший, что от нынешнего состояния российской власти выигрывает только Германия. Это вызвало бурную овацию правой части собравшихся. Особенно неистовствовал, по словам Н. Н. Суханова, «„пионер российского марксизма“, бывший социал-демократ, потом радикал, потом националист, потом не знаю кто, но во всяком случае интереснейший тип и писатель – Петр Струве». Упоминание П. Б. Струве выглядит символично: на протяжении двадцати лет он проделал путь, по которому в течение двух месяцев революции двигались социал-демократические «теоретики» Петроградского Совета. Особенно показательным было поведение И. Г. Церетели: «он был глух и слеп ко всему, кроме создания крепкого блока, единого фронта демократии». При этом он договорился до блока с «ответственной» буржуазией против буржуазии «безответственной», которая, по его мнению, провоцировала гражданскую войну.

В тот же день – 27 апреля – А. Блок писал А. Белому: «„Душевно“ я совершенно разбит, духовно и телесно – нет еще». Через день Белый отвечал невпопад: «Остро, трудно, тревожно, но… уповаю все же: надеюсь, что чудо спасет Россию от всевозможных развалов. Я тоже бодр духом, хотя и душа, и тело болят». Тогда все больше надеялись на чудо, нежели на саму революцию. Впрочем, днем ранее министр просвещения А. А. Мануйлов в частной беседе опасался, что «очень скоро правительством станет кабинет Керенского, а потом власть может докатиться до большевиков, если только раньше не произойдет резни между солдатами, стоящими за порядок, и солдатами, которые упиваются анархией…». Переломные моменты истории активизируют неведомые механизмы социального предчувствия. Но их не хочется замечать.

К тому времени стала стираться грань между собственно преступностью и противозаконным буйством толпы. 28 апреля в Юрьеве солдаты местного гарнизона, размещенные на пивоваренном заводе, начали расхищать спиртное. Попытки Исполкома Юрьевского Совета рабочих и солдатских депутатов урезонить их не имели успеха. 30 апреля перепился весь гарнизон, к ним присоединились местные рабочие. Затем погром переместился в имение Яма, где от спирта произошел пожар, от которого погибло несколько голов скота, сгорело 2 тыс. пудов зерна. Буйство длилось до 1 мая. Сообщалось, что во время усмирения погромщиков был арестован одетый в солдатскую форму преступник.

Как видно, пафос испепеления всего старого захватывал даже монархистов. Из-под пера С. С. Бехтеева неожиданно вышли следующие строки:

Ярко пылают пожарища!

Кровь опьяняет убийц!

Жгите их, жгите, товарищи,

Наших былых кровопийц!..

Непохоже, чтобы автор видел в поджигателях последователей В. И. Ленина.

Более ста лет принято считать, что большевизм всегда представлял собой сплоченную партию, руководимую мудрым Лениным. Отчасти это справедливо: перед войной большевизм частично растворился в социал-демократизме, частично стал превращаться в подобие радикальной антивоенной и антиимпериалистической секты. Но в 1917 году положение стало меняться: возник «стихийный» (внепартийный) большевизм, «большевизм улицы». В сущности, с