Мара, дочь Нила - Элоиз Джарвис Мак-Гроу

Наконец она отложила маленькое медное зеркальце со вздохом удовлетворения. Давно она не наслаждалась даже такой почти необходимостью, как подведение глаз, которое все египтяне, и мужчины, и женщины, считали неотъемлемой частью приличного вида. А остальное было немыслимой элегантностью. Сандалии, конечно, немного жали там, где ремешок проходил между пальцами, а высоко загнутые носки могли заставить ее споткнуться, если не быть осторожной. Она не привыкла к такой роскоши. Ничего, привыкнет! Босиком ходили только оборванки.

Вслед за ней, неся ларец, бесшумно ступала рабыня, и Мара вернулась на пристань. Саанх-Вен теперь сидел на складном табурете на палубе барки принцессы и равнодушно смотрел на поваров, суетившихся на пришвартованной рядом лодке-кухне. Мара, заслонив глаза ладонью, взглянула наверх.

— Спустите трап, пожалуйста.

Он повернулся к ней, затем перегнулся через планширь, и сонливость с него как рукой сняло.

— Ты переводчица? — неуверенно спросил он.

— Да.

— Та самая?

— Разумеется. Я представилась вам не далее как полчаса назад.

— Да-да. — Его толстые губы скривились в ухмылке. — Но сейчас ты выглядишь иначе.

— Вот как? — Мара одарила его дежурной улыбкой, стараясь и не обидеть, и не поощрить. Она не хотела, чтобы он запомнил ее дольше, чем это было совершенно необходимо. — Вы спустите трап? — повторила она.

Он поспешил повиноваться. Когда она встала рядом с ним на палубе, высоко держа голову и холодно глядя на него, он перестал пялиться и стал более почтителен.

— Принцесса и ее свита скоро вернутся. Ждите вон там. Я велю убрать ваш ларец.

— Очень хорошо.

Пока рабыня пересекала пристань и так же безмолвно исчезала из ее жизни, как и появилась, Мара направилась к увешанному колоннами павильону, занимавшему большую часть палубы барки. По бокам оставалось место для двенадцати гребцов с каждой стороны, но не было ни мачты, ни паруса, а капитанскую каюту убрали, чтобы расширить покои Инанни и ее женщин. Мара откинула один из висевших ковров, что служили стенами павильона, и шагнула внутрь. Первым делом она сбросила непривычные сандалии. А затем, уже удобно босая, принялась осматриваться.

Ослепленная солнечным светом, она поначалу не могла различить предметы в затененной комнате. Но по мере того как глаза привыкали к полумраку, она начала различать кушетки и низкие столики, сундуки с одеждой и весь тот женский кавардак из безделушек, зеркал, украшений и благовоний, необходимый свите из дюжины женщин. И чем лучше она все это видела, тем больше изумлялась. Она тихо обошла покои, с любопытством и не без некоторого отвращения разглядывая странные пожитки этих варварок. Как же они отличались от всего египетского! Украшения были грубыми и безвкусными, ларцы — без резьбы, а разбросанная одежда — столь вульгарной в своих аляповатых цветах, что Мара, как и подобает цивилизованной египтянке, презрительно сморщила нос. Всякая одежда должна быть белой. В Египте это знал даже раб.

За исключением мебели, которая, как и сама барка, была сделана в Фивах, в павильоне не было ничего, что могло бы принадлежать высокородной принцессе.

«Принцесса! — мысленно усмехнулась Мара. — Наверняка дочь какого-нибудь пастуха, который запугал пару соседей, чтобы те звали его царем».

Повернувшись спиной к неопрятной комнате, она вытянулась во весь рост на одной из кушеток и принялась гадать, какой может быть жизнь во дворце фараона.

Ей недолго пришлось ждать, прежде чем крики бегуна: «Абрек! Абрек!» — «Берегись, ободрись!» — предупредили ее о приближении свиты принцессы. Поспешно нащупав сандалии, Мара прислушалась к шуму, что достиг берега. Саанх-Вен рявкнул приказ, очевидно, чтобы носильщики опустили паланкины и позволили женщинам выйти, потому что в следующее мгновение воздух наполнился шипящим говором вавилонского. Когда женщины гуськом взошли на борт, показалось, будто на палубу выпустили сотню огромных шмелей.

Мара поднялась, подошла к ковровой стене павильона, откинула полог и шагнула наружу. Она оказалась лицом к лицу с ханаанской принцессой.

При первом же взгляде Мара невольно улыбнулась. Инанни была полной и неуклюжей, ее неопрятные каштановые кудри влажно липли ко лбу и то и дело выбивались из-под длинной шали, наброшенной на голову. Задыхаясь от пота в своих громоздких шерстяных одеждах, что окутывали ее с головы до ног и были испещрены полосами и вышивкой кричащих цветов, она во всем своем облике являла собой неуклюжую варварку. Но ее глаза вызвали в Маре внезапную жалость. Огромные, робкие, испуганные темные глаза, они смотрели на египетскую девушку так же, как, должно быть, смотрели на бесчисленные чужие лица и обычаи, что сбивали ее с толку в этой чужой земле.

— Кто ты? — беспомощно прошептала она.

— Ваша переводчица, Высочество, — ответила Мара на вавилонском, на этот раз улыбаясь более сочувственно и на миг преклонив колено.

Облегчение Инанни, услышавшей знакомую речь из уст одной из этих высокомерных египтянок, было почти жалким. Она с наслаждением вздохнула и взволнованно повернулась к дюжине аляповато одетых и потных служанок, что сбились в кучу позади нее.

— Это переводчица! Она говорит на вавилонском! — воскликнула она, словно они не могли услышать сами. И тут же все пухлые лица просияли, и те, кто понимал вавилонский, повернулись, чтобы объяснить радостную новость тем, кто говорил лишь на своих местных наречиях, и некоторое время не было слышно ничего, кроме их возбужденного гомона.

Наконец, однако, Инанни жестом призвала их к тишине и нетерпеливо повернулась к Маре.

— О, пожалуйста, — взмолилась она, — узнай у того человека, что командует кораблем, можем ли мы скоро покинуть это место и плыть дальше в Фивы! Мы так долго на этой реке — столько, столько утомительных дней, и никто ничего не объясняет, — и вот уже неделю мы в том храме, пока жрецы бормочут над нами странные вещи и заставляют нас мыться, и мыться, и мыться, пока мы чуть не утонули! Зачем все это? Неужели мы никогда не перестанем путешествовать и мыться?

— Терпение, моя принцесса, — успокоила ее Мара, подавляя усмешку. — Я могу ответить на ваши вопросы, не обращаясь к Саанх-Вену. Любой чужеземец, направляющийся во дворец фараона, должен пройти обряды очищения. Но теперь все кончено. Мы отплываем немедленно, и не пройдет и дня, как мы причалим в Фивах.

— Ах, хвала прекрасной Иштар! Хвала Ваалу в его храме! Пойдемте, укроемся от солнца, я сейчас умру от жары!

Все так же щебеча, словно стайка пав, женщины хлынули внутрь и, оказавшись в безопасности от