Краткая история Древнего Рима - Росс Кинг
Юлий поручил решение этой проблемы астроному из Александрии по имени Сосиген. Сосигенов пересмотр календаря означал, что в 46 году до н. э. было два лишних месяца, 33 и 34 дня длиной, и этот год продолжался в общей сложности 445 дней. Неудивительно, что год этот назывался «годом смятения». Новый «юлианский» календарь, где дни и месяцы приводились в соответствие с временами года, вступил в силу 1 января 45 года до н. э. Устанавливался солнечный год в 365 дней, который делился на 12 месяцев, и каждый четвертый год прибавлялся один день – получался annus bissextilis, високосный год – так скрадывался лишний отрезок дня в солнечном году (который на самом деле длится 365 дней 5 часов 48 минут).
Високосный день выпадал на 24 февраля, которое длилось сорок восемь часов. Став вехой в истории летосчисления, новый календарь Цезаря будет использоваться следующие 1627 лет.
Конечно, римляне обозначали года не так, как мы, то есть не говорили «46 год до н. э.», например. По большей части сообщества древности считали года в соответствии с правлением своих царей либо с даты основания своего города. Сосиген (по заказу Цезаря) вычислил дату основания Рима как 21 апреля 753 года до н. э. В дальнейшем начиная с эпохи Цезаря годы часто указывались, к примеру, как 707 AUC – 707 лет ab urbe condita (от основания города), – что соответствует 46 году до н. э. Однако во времена Римской республики годы по традиции назывались именами консулов: так, события 46 года до н. э. происходили «в консульство Юлия Цезаря и Марка Эмилия Лепида». Сохранилось много подробных хронологических списков консулов и других должностных лиц, так что историки могут их использовать для реконструкции исторических записей.
Юлий Цезарь прожил лишь чуть больше года после введения своего нового календаря. Римляне уже едва могли выносить его непомерные амбиции и резкий поворот к единоличной власти. В сенате он сидел на золотом троне, ходил в пурпурной тоге, а в храмах рядом со статуями богов ставил свои изображения. Был один знаменитый неоднозначный эпизод: Цезарь, сидя на троне, на форуме наблюдал за празднеством и позволил своему родственнику и пылкому стороннику Марку Антонию – по словам Цицерона, тот был «обнажен, умащен и пьян»[81] – преподнести ему венец. Цезарь демонстративно отверг приношение, только когда увидел, что толпа зевак явно не в восторге от этой попытки коронации. Он с удовольствием пользовался своим правом носить венок из лавровых листьев – corona civica, полученный за заслуги перед республикой, – потому что он позволял ему скрывать лысеющую макушку, на которую он в иных случаях зачесывал волосы.
Хуже всего для критиков Цезаря оказалось то, что в начале 44 года до н. э. он стал dictator perpetuo (пожизненным диктатором) – эта должность мало чем отличалась от положения монарха. Он сделался, по словам Плутарха, «неприятен и ненавистен даже самым благонамеренным людям». Плутарх говорит о том, что самыми тщеславными почестями наградили Цезаря как раз его враги, «чтобы иметь в будущем как можно больше доводов и чтобы у них было больше поводов к недовольству и причин с ним расправиться»[82].
Покушение на Цезаря произошло в день, ставший одной из самых известных дат в западной истории, в Мартовские иды (15 марта) 44 года до н. э. Заговор составили люди, которых Цезарь назвал «эти бледные и тощие» – Гай Кассий Лонгин и Марк Юний Брут[83]. Первый был когда-то сторонником Помпея, а второй – предположительно потомком того Брута, который основал Римскую республику. Жена Брута, Порция, тоже присоединилась к заговору. Она убедила мужа посвятить ее в подробности, непоколебимо нанеся себе длинную рану на бедре, чтобы доказать, что, если ее поймают, она выдержит пытку. Брут был весьма впечатлен: он воздел руки к небесам и молился о том, чтобы его замысел удался и он «показал себя достойным такой супруги, как Порция». Затем он благоразумно оказал ей первую помощь. Позднее он скажет о Порции, что «лишь по природной слабости тела уступает она мужчинам в доблестных деяниях, но помыслами своими отстаивает отечество в первых рядах бойцов – точно так же, как мы»[84].
В заговоре принимали участие по крайней мере 60 сенаторов, что показывает, насколько Цезарь отдалил от себя оптиматов. Город кишел тревожными предзнаменованиями: в небе гремит гром и сверкают молнии, вокруг на форуме хлопают крыльями зловещие птицы, по улицам ходят люди с огнем, – а Цезарь пошел на заседание сената, который временно размещался в величественном театре Помпея (сам сенат сгорел восемью годами ранее в ходе ожесточенных дебатов). Там Цезаря приветствовал прорицатель по имени Спуринна, который и раньше часто предупреждал его о Мартовских идах. «А ведь Мартовские иды наступили», – насмешливо сказал ему Цезарь тем утром, на что провидец ответил: «Да, наступили, но не прошли»[85].
Изображение невозмутимой Порции, ранящей бедро, картина Элизабетты Сирани, 1664 год. Она убеждала мужа, что может выдержать пытки и что «в этом смысле не родилась женщиной»
Collezioni d’Arte e di Storia della Fondazione della Cassa di Risparmio, Bologna / Wikimedia Commons
Когда Цезарь оказался внутри, к нему приблизились различные просители. Один стал дергать тогу у шеи – такого рода знак много лет тому назад собирался подать Цезарь, чтобы вместе с Крассом напасть на сенаторов. Первый нападающий нанес Цезарю удар по горлу, остальные набросились на него, и окруженный диктатор отчаянно отмахивался от убийц стилосом. В этом случае меч оказался сильней: Цезарь получил 23 ножевые раны, не причинив, по-видимому, никакого вреда нападавшим. Единственный убийца, от которого Цезарь не пытался никак защититься, был Брут, нанесший Цезарю удар в пах. Согласно Светонию, Цезарь произнес не прославленную Шекспиром фразу «Et tu, Brute?» («И ты, Брут?»), а скорее «И ты, дитя?», причем по-гречески. (Ходил слух о том, что Брут был внебрачным сыном Цезаря.) Он упал у окровавленного пьедестала статуи Помпея, и, как писал Плутарх, «можно было подумать, что сам Помпей явился для отмщения своему противнику, распростертому у его ног, покрытому ранами и еще содрогавшемуся»[86].
