Собрание произведений в 2 томах. Том II (изд. 3-е) - Леонид Львович Аронзон
в который раз пройдя через стену,
чтоб снова опознать пейзаж души
и тем пейзажем убедиться: жив!
Так вот он снова, словно приговор,
немного краток: улица, забор,
кольцо трамвая, мост через канал,
пустырь, репейник и над всем стена,
стена без окон, на которой сад
всплывает вверх, как ночь тому назад,
и дверь в стене, ведущая в тиши
к такому же пейзажу — вид души,
где тот же сад юродствует, дрожа.
Прощай, пейзажем ставшая душа!
5 марта 1964
270. Лесное лето
I
В ручье, на рыхлом дне, жилище
пиявок, раков и мальков,
он на спине лежал их пищей,
и плыли волосы легко
вниз по теченью, что уносит
в сетях запутанную осень.
А возле, девой пламенея,
вслух бормоча молитвослов,
его семья, как будто племя,
носилась в облаке цветов.
II
Где красный конь своё лицо
пил, наклонясь к воде лесной,
буравя й его чела,
там в пряже путалась пчела,
и бор в просветах меж дерев
петлял побегом голых дев,
и там, где трав росой потея,
сон рыбака будили тени,
старик, трудом осилив ы,
рек: «Рыбы дети мне, не вы!
III
Век простоять мне на отшибе
в никчёмном поиске дробей,
когда я вижу в каждой рыбе
глаза ребёнка и добрей,
что в дыме высушенной сети
со мной беседуют о смерти!»
И в реку стряхивая рыб,
старик предался полудрёме:
«Возможно, вовсе я не был,
но, завертясь, не сразу помер!»
IV
Так, обратясь к себе лицом,
лежал он на песке речном.
Сентябрь 1965
271. Листание календаря
I
Как если б я таился мёртв
и в листопаде тело прятал,
совы и мыши разговор
петлял в природе небогатой,
и жук, виляя шлейфом гуда,
летел туда широкой грудью,
где над водою стрёкот спиц
на крыльях трепеща повис,
где голубой пилою гор
был окровавлен лик озёр,
красивых севером и ракой,
и кто-то, их узрев, заплакал
и, может, плачет до сих пор.
II
Гадюки быстрое плетенье
я созерцал как песнопенье
и видел в сумраке лесов
меж всем какое-то лицо.
Гудя вкруг собственного у,
кружил в траве тяжёлый жук,
и осы, жаля глубь цветка,
шуршали им издалека.
Стояла дева у воды,
что перелистывала лица,
и от сетей просохших дым
темнел, над берегом повиснув.
III
Зимы глубокие следы
свежи, как мокрые цветы,
и непонятно почему
на них не вижу я пчелу:
она, по-зимнему одета,
могла бы здесь остаться с лета,
тогда бы я сплетал венок
из отпечатков лап и ног,
где приближеньем высоки
ворота северной тоски
и снег в больших рогах лосей
не тронут лентами саней.
IV
И здесь красива ты была,
как стих «печаль моя светла».
1966
272. Сельская идиллия
1
Поляна пчёл и сновидений
зады качала травоядных,
ни прутьев ивовых плетенья,
ни тишина градской ограды —
ничто здесь не являло сада.
Была природа здесь на воле,
одна еда была работой,
пастух, работою доволен,
лежал в тени, большой и потный.
Скот набивал мешок желудка:
одни — сурепкой, незабудкой,
другие всем, что видит глаз,
тем и лопух был — ананас,
но всевозможный этот корм
в мир возвращался лишь дерьмом,
в котором даже зренья лев
с ромашкой спутал бы свой зев…
Корова, съев цветок и корень,
вслух промычала: «Poor Yorick!»
и, мыслью отделясь от стада,
остановилась в центре зноя
и утолила почвы жажду,
явив земле второго Ноя,
то был крылатый муравей —
себя и многих красивей —
и он летел вперёд как роза
на пик пастушечьего носа,
чтоб тварью, что призрел Господь,
обгадить дремлющую плоть…
2
Пастух быстрей одел очки:
«Откуда вы, зачем и чьи?
и что вам надо, червячки?
тревожа слизистые плёнки,
вы разорвали сон мой тонкий,
а мне во сне являлась дева,
чьи оба уха были слева,
на месте глаз сияли рты,
с груди свисали животы,
красивый нос лежал на лбу,
глаза болтались ниткой бус.
Она дала мне их потрогать,
сама ушла лежать пирогой
в осоку, камыши, тростник,
вся одинока, как лесник…
Как время обратить назад:
я не успел вернуть глаза,
она исчезла сновиденьем,
оставив зренье у меня,
теперь безумный, как маньяк,
искать пойду её везде я…
я видел дев, хоть и наивен,
но эта — всех была красивей!»
Со сна опухший, встал пастух
и обратил свой пах к кусту,
в котором жук, раздвоя панцирь,
в два пальца яростно сморкался,
и так же трепетно и гибко
играло радио на скрипке.
Деревни северной краса,
шла, персию тряся, коза,
та персь — двухпалая перчатка —
была надута в знак достатка,
но конь, сидящий на холме,
был явно не в своём уме…
3
Пока пастух живой струёй
край плоти сочетал с землёй,
корова подошла к коню,
в нём видя дум своих родню,
и, обратясь к безумцу задом,
чуть слышно позвала: «Не надо…»
Был под корову луг расстелен,
и плоть её, давя растенья,
давя букашек на цветах,
пыталась прыгать и летать.
Пастух, заметя эту схватку,
в штаны запрятал край початка.
