Жуков. Танец победителя - Сергей Егорович Михеенков
3
Но всё это будет потом. Возвращаясь к хронологии, обратимся вновь к воспоминаниям Эры Георгиевны: «Помню, что последние мирные месяцы и дни мы совсем мало видели папу, возвращавшегося домой, чаще всего, совсем поздно, когда мы, дети, уже спали. Только мама никогда не ложилась, ожидая его возвращения. Думаю, что новая должность и тревожная предвоенная обстановка не позволяли отцу, всегда доходившему в любой порученной ему работе до самой сути, проводить дома даже воскресные дни.
Накануне 22 июня папа вообще не приехал домой. Только несколько раз звонил маме. А совсем рано утром раздался телефонный звонок, и папа сказал, что началась война и чтобы его не ждали.
Запомнилось, что погода в то июньское воскресенье была прекрасная, солнечная. Природа никак не соответствовала тому страшному событию, которое произошло. Билеты в театр оперетты на спектакль «Роз-Мари»[72], купленные для нас с Ритой Пилихиной, проводившей лето с нами на даче, остались неиспользованными».
Жизнь, несмотря на свинцовые тучи с запада, шла своим чередом, по инерции. Московские театралы в то лето, кроме «Роз-Мари», ходили на премьеру драмы «Маскарад», её поставили в Театре им. Евг. Вахтангова. Во МХАТе с прежним успехом шли «Три сестры» А. П. Чехова и «Дни Турбиных» М. А. Булгакова. Кинотеатры переполнялись желающими посмотреть «Светлый путь», «Музыкальную историю», «Суворова». На эстраде блистали, собирая полные залы, Вадим Козин, Иван Шмелёв, Сергей Лемешев, Клавдия Шульженко. Георгий Виноградов только что с шумным успехом исполнил «Катюшу». Песней поколения, своего рода эстрадным символом предвоенной счастливой тишины, стала его песня «Последнее воскресенье», которую мы знаем как танго под названием «Утомлённое солнце». Певец её исполнял на своих концертах по нескольку раз, на бис. Разливанным морем раскатывался по стране голос народной любимицы Лидии Руслановой. На прилавках книжных магазинов появились полное издание трилогии Алексея Толстого «Хождение по мукам», повесть Аркадия Гайдара «Тимур и его команда». А за океаном испанский живописец, скульптор и писатель Сальвадор Дали, недавно покинувший Францию, оккупированную немецкими войсками, будто спасаясь от модернистской деградации, написал полную символики надвигающейся мировой катастрофы картину «Лицо войны».
Все поры мировой матрицы, все её канавки и углубления постепенно и неотвратимо заполнялись войной. Война принимала глобальные черты.
4
В середине 1960-х годов Жуков рассказывал Константину Симонову об одной памятной встрече со Сталиным. По словам маршала, когда разведка донесла о сосредоточении крупных сил вермахта у новых границ Советского Союза, «Сталин обратился с личным письмом к Гитлеру, сообщив ему, что нам это известно, что нас это удивляет и создаёт у нас впечатление, что Гитлер собирается воевать против нас. В ответ Гитлер прислал Сталину письмо, тоже личное и, как он подчёркивал в тексте, доверительное. В этом письме он писал, что наши сведения верны, что в Польше действительно сосредоточены крупные войсковые соединения, но что он, будучи уверен, что это не пойдёт дальше Сталина, должен разъяснить, что сосредоточение его войск в Польше не направлено против Советского Союза, что он намерен строго соблюдать заключённый им пакт, в чём ручается своей честью главы государства. А войска его в Польше сосредоточены в других целях. Территория Западной и Центральной Германии подвергается сильным английским бомбардировкам и хорошо наблюдается англичанами с воздуха. Поэтому он был вынужден отвести крупные контингенты войск на восток, с тем чтобы иметь возможность скрыто перевооружить и переформировать их там, в Польше. Насколько я понимаю, Сталин поверил этому письму».
Около 1966 года с Жуковым встречался писатель Лев Безыменский. Впоследствии о своей беседе с маршалом, о том, что касается непосредственно некоего письма, он рассказывал: «Жуков был вызван в кабинет к Сталину. Тот сидел за столом. Открыв средний ящик стола, Сталин вынул лист бумаги и протянул его Жукову, произнеся: «Читайте!» По свидетельству Жукова, это было письмо Сталина к Гитлеру с выражением советских тревог. Затем Сталин вынул из того же ящика стола другой лист и также дал его Жукову на прочтение. Это было ответное письмо Гитлера. По словам Жукова, он по давности лет не помнил точных выражений, зафиксированных в этих письмах. Однако маршал добавил, что, открыв спустя несколько дней (14 июня 1941 г.) «Правду», он увидел там Сообщение ТАСС, в котором была точно воспроизведена аргументация Гитлера»[73].
Где эти письма? Одно – «с выражением советских тревог» – и – «другой лист». В какой секретной папке тлеют и ждут официального обнародования и осмысления?
Бог любит троицу. Третьим свидетелем признаний Жукова о том, что он накануне вторжения держал в руках письмо Гитлера, была писательница Елена Ржевская, тогда ещё Елена Каган, будущий автор книг «Берлин, май 1945. Записки военного переводчика» и других. В повести «В тот день, поздней осенью» она фактически пересказала версию маршала, которую слышал Лев Безыменский, но уже с обобщением: Гитлер вёл заведомо нечестную игру, а Сталин поверил его слову – «Сталин не хотел воевать и готов был идти на уступки».
Глава третья. План Жукова-Тимошенко
1
Шестнадцатого июня 1941 года в дневнике Геббельса, конечно же, обратившего самое пристальное внимание на сообщение ТАСС, опубликованное в советских газетах, появилась запись: «Россия – Германия – большая тема. Опровержению ТАСС никто не верит. Кругом строят догадки, что могла бы значить моя статья в «Völkischer Beobachter»[74]. Источник всех слухов – Лондон. Очевидно, нас хотят выманить из норы, но это им никоим образом не удастся сделать. Мы храним полное молчание. Так что никакой ясности у противоположной стороны не будет. А между тем военные приготовления продолжаются без перерыва».
Сталин, конечно же, рассчитывал, что Гитлер вылезет «из норы». Но сообщение ТАСС на него не подействовало. Слишком многое стояло на кону, чтобы за несколько суток до начала общей атаки на Восток и начала блицкрига играть в рискованную дипломатию. Времени для обмена посланиями по секретной почте между Берлином и Москвой и в обратную сторону уже не оставалось.
И Сталин это понял, к сожалению, слишком поздно.
Для Сталина, советского правительства, Наркомата обороны СССР, для бойцов, командиров и политработников РККА нападение не было неожиданным; неожиданными были масштабы вторжения и степень поражения наших войск в первые часы и дни войны, их неготовность к отражению
