Жуков. Танец победителя - Сергей Егорович Михеенков
2
«Каждое мирное время имеет свои черты, свой колорит и свою прелесть, – размышлял почти поэтически в своих мемуарах маршал. – Но мне хочется сказать доброе слово о времени предвоенном. Оно отличалось неповторимым, своеобразным подъёмом настроения, оптимизмом, какой-то одухотворённостью и в то же время деловитостью, скромностью и простотой в общении людей. Хорошо, очень хорошо мы начинали жить!»
Он снова и снова переживал мгновения истончавшегося, такого дорогого для его поколения мира, который уже зримо уходил в прошлое, и то прошлое, как потом, с расстояния, оказалось, было лучшим, что подарила жизнь им, тому могучему поколению – поколению юношей и детей Гражданской войны. Ничего подобного той жизни, которую эти люди прожили и полюбили в довоенные годы, они не увидят уже никогда. Даже победив. Победив, они пытались вернуть из прошлого всё хорошее, скомканное войной и наполовину убитое, надеялись на это чудесное возвращение. Но ничего не вышло.
Семья Жуковых из Киева перебралась в Москву.
Из воспоминаний Эры Георгиевны: «Поселились мы на улице Серафимовича в знаменитом мрачном доме правительства, заасфальтированный двор которого произвёл на меня с сестрой довольно тягостное впечатление. Как он отличался от зелёных, близких к природе, к земле дворов Слуцка, Минска! От жизни в этом доме у меня не сохранилось сколько-нибудь ярких впечатлений.
Последнее предвоенное лето мы провели в живописнейшем месте Подмосковья – в Архангельском, где папе предоставили дачу. Непосредственно к участку примыкал сильно заросший пруд. Через дорогу совсем близко была река Москва, где можно было купаться, кататься на лодках и вообще интересно проводить время».
В Киеве Жуковы жили в двухэтажном особняке. Раньше его занимала семья Тимошенко. Дом был большой, уютный, с множеством комнат. Жуковы заняли первый этаж. На втором жила семья члена Военного совета округа Борисова[71]. Дети Жуковых и Борисовых сразу подружились, вместе играли во дворе, а по утрам ходили на ближайший пруд удить рыбу.
В Киев Жуков привёз мать Устинью Артемьевну. Привыкшая к деревенскому простору и крестьянской воле, она вскоре заскучала по своей Стрелковке, по огороду и хозяйству, которые оставила на дочь Машу. Сюда же в Киев на каникулы приезжала из Москвы племянница Рита Пилихина. Жуков по-прежнему, как только мог, опекал родню.
Георгий Константинович быстро сошёлся со своим комиссаром. Считал, что с членом Военного совета ему повезло. Их дружба и взаимное доверие снимали многие вопросы. Борисов был человеком образованным. Правда, порой излишне откровенным. Жизнь и обстоятельства учили сдержанности, даже в разговоре с самыми близкими и, казалось, надёжными. Жуков усвоил это ещё тогда, в тридцатых годах, в период арестов и расстрелов. И до самых последних дней сохранит в себе как часть характера, необходимую для выживания, эту сдержанность.
Вряд ли комиссар Борисов рассказывал Жукову о своём прошлом. А прошлое у Владимира Николаевича было непростым. По молодости лет прихотливая судьба послала ему испытание: в Гражданскую воевал в двух враждующих станах. В 1918 году в Бузулук, где он, сын приходского священника, оканчивал реальное училище, вошли колчаковцы. Для поддержания порядка в городе начали формировать отряды самообороны – квартальную охрану. Давали винтовку, паёк. Старшие реалисты вступили в отряд всем классом. Винтовка, две обоймы патронов, котловые… Вначале всё казалось необычным приключением. Когда красные выбили колчаковцев из Бузулука, отряд бывших реалистов покинул город в обозе отступающих. Потом поняли, куда попали, и при первой же возможности перешли к красным. Опросили, проверили: в расстрелах не участвовал, самого тоже не расстреливали, других лихих дел за ним не числилось, грамотный. Вот и назначили начитанного реалиста читать неграмотным красноармейцам газеты, заниматься политпросвещением да писать-читать письма. Служба ему понравилась. Так и пошёл вверх по партийной линии, по комиссарской стезе.
После того как Жуков отбыл в Москву, армейский комиссар 2-го ранга Борисов продолжил службу в округе. Когда началась война, был направлен в район Полоцка с задачей формировать из политработников заградительные отряды для укрепления обороны на участке Полоцк – Остров. Служил под непосредственным руководством Мехлиса. Пока Борисов с заградотрядами пытался закрыть прорыв под Полоцком, его шеф каким-то образом пронюхал о его кратковременной юношеской колчаковской одиссее. 9 июля Борисов по вызову Мехлиса прибыл в Москву. Сформированные им отряды оказались в полосе наступления немцев и погибли в первые же дни. Никаких заградительных функций они не выполняли, а были брошены в бой вместе со стрелковыми частями. Борисов доложил всё как есть, ничего не утаивая. Взбешённый докладом Борисова Мехлис вначале накинулся на него, потом позвонил в НКВД, и спустя сутки комиссара арестовали. Обвинили в сокрытии своего «классово чуждого» происхождения, в том, что служил в белой армии, в самовольном оставлении позиций и высказывании панических пораженческих мыслей. Военная коллегия Верховного Суда СССР, проведя разбирательство, не признала в действиях Борисова факта самовольного оставления позиций и вынесла решение: пять лет лагерей с лишением воинского звания – «за мошенничество». Во время следствия вскрылся такой факт: уже будучи красноармейцем, Борисов во время Гражданской войны скрывал у себя раненого белогвардейца. Срок отбывал в Печорском лагере НКВД. Из лагеря постоянно писал письма Сталину, Тимошенко, Ворошилову – с просьбой пересмотреть его дело и направить на фронт. В 1944 году, узнав из газет, как высоко взлетел его бывший сослуживец по КОВО, написал письмо Жукову, в то время заместителю Верховного главнокомандующего. Жуков отреагировал немедленно: обратился с письмом в Президиум Верховного Совета СССР, и 18 февраля 1944 года Борисов досрочно, со снятием судимости, был освобождён из лагеря и направлен в Москву на командирские курсы «Выстрел». По окончании курсов в звании полковника отбыл в действующую
